[Михаил Федорович Ребров] Советские космонавты

[Orionid]

25

ТОЛЬКО ВПЕРЕД!


Николай Николаевич Рукавишников

Летчик-космонавт СССР дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук Николай Николаевич Рукавишников.Родился в 1932 году в городе Томске. Член КПСС. Совершил три полета в космос: первый — в 1971 году, второй — в 1974 году, третий — в 1979 году.

Государственная комиссия заслушивала доклад экипажа «Союза-10» о работе, выполненной в полете, о проведенных испытаниях, о функционировании бортовых систем. Полет был очень ответственный (впрочем, иных и не бывает). Конструкторов интересовали мельчайшие подробности технического эксперимента. Задавали много вопросов, по нескольку раз возвращались к обсуждению одного и того же... Заседание затянулось. Когда члены Государственной комиссии выходили из зала, я обратил внимание, что Николай Рукавишников идет с одним из ведущих специалистов и продолжает что-то рассказывать. «Не хватило времени», — подумал тогда. Но очень скоро убедился, что ошибся. О своей работе на орбите Николай доложил кратко, по очень обстоятельно. Все были вполне удовлетворены. А вот ему показалось, что кто-то усомнился в правильности его доводов. Он должен был доказать. И доказал.

Максим Горький сказал так: «Есть только две формы жизни: гниение и горение. Трусливые и жадные изберут первую, мужественные и щедрые — вторую; каждому, кто любит красоту, ясно, где величественное...»

Ну а он, Николай Рукавишников, как шел к своей космической вершине?

Прочитав его биографию, ответа не получите. Всего две странички: родился, учился, работал. Комсомол, партия. Вот, пожалуй, и все. Скупо! Если же припомнить все, можно исписать много листов. Простой сибирский парень, выросший в трудовой семье, Николай много хорошего унес из детства во взрослую жизнь. А складывалось его детство так. В сознании четко остались лихолетье войны и трудные послевоенные годы. Семья постоянно переезжала с одного места на другое. Много было экспедиционных дорог: Сибирь, Средняя Азия, Дальний Восток.

— Постоянные переезды, наверное, отразились на моем восприятии жизни, — вспоминает он школьные годы. — Может быть, это повлияло и на выбор профессии. Родители любили свое дело, свою специальность. Они жили, как путешественники и первопроходцы. Едва закончив работу в одной экспедиции, с интересом обсуждали новые маршруты, новые поездки. С детства у меня была масса впечатлений. Много интересных встреч. Любимым предметом была география. Математика и физика давались легко. Отец, радиолюбитель, привил любовь к радиоделу, к технике. И то, что годами у нас не было постоянного дома и весь скарб составляли несколько чемоданов, приучило быть неприхотливым к условиям жизни и работы. В общем, то время скитаний вспоминаю как прекрасную пору...

Наверное, в жизни каждого вдруг случается такое, что тебе надо, просто необходимо подняться над сутолокой будней, над ворохом дел, над привычным распорядком событий. Подняться, чтобы вдохнуть полной грудью иного, непривычного, высокогорного воздуха, подняться, чтобы отодвинуть близкую и ставшую привычной черту горизонта и устремиться дальше...

Прочитав книгу о жизни юного французского ученого Эвариста Галуа, думал: «Умереть в двадцать один год и успеть создать теорию решения уравнений, на которую опираются поколения математиков! Разве это не здорово?» И обыкновенные уроки по математике и физике вдруг стали интересными и увлекательными. Он тоже должен что-то сделать для человечества. Ведь до двадцати одного года оставалось неполных семь лет.

Позади десять классов, а он еще не знал, в какой институт пойдет. Знал лишь твердо, что в технический. Читал объявления. Инженерно-строительный, химический, механический (так тогда назывался Московский инженерно-физический институт). Зашел. В проспектах прочитал названия факультетов и специальностей, узнал, что некоторые лекции читают академики, что в МИФИ новейшие лаборатории с уникальными установками. Подал документы. Экзамены сдал и был принят. Начались студенческие будни.

Учился хорошо, много читал, увлекался физикой и математикой, а все свободное время отдавал мотосекции. Группа будущих инженеров-физиков была дружной. Коллективизм у них был возведен в изначальное кредо жизни. А он, комсорг, развивал кипучую деятельность, чтобы это «мы» стало не формой, а потребностью.

1957 год был выпускным. Николай защитился с блеском, его дипломную работу опубликовали в научном журнале. По распределению попал в конструкторское бюро. Шутка ли — со студенческой скамьи прямо в КБ!

Сначала работал просто инженером, потом — старшим. Вскоре был назначен начальником группы, ему доверили испытательную работу.

Его называли многожильным. Участвовал в комиссии ВОИР, читал лекции по путевкам общества «Знание», руководил шефской работой в школе. А ведь на все это нужно время.

Когда хронометры истории начали отсчитывать космическое время, решил, что его судьба должна измениться. И он пришел в Звездный. Началась подготовка к космическому старту. Центрифуги и тренажеры, полеты и парашютные прыжки...

Как-то сынишка спросил его:

— Пап, а ты смог бы стать космонавтом?

— Космонавтом? — Он растерялся от неожиданного вопроса. — Наверное, смог бы. А что?

— Ну так стань! Я им тоже стану, когда вырасту...

Николай не ответил. Жена, Нина Васильевна, и мать, Галина Ивановна, уже знали, что он проходит специальные тренировки в Звездном, но тоже промолчали.

...У медиков есть такое понятие — «психологическая совместимость». С этого начинается подбор кандидатов в будущий космический экипаж. Проблема эта не из простых: людям вместе работать, вместе выполнять сложнейшие исследования в обстановке и условиях, где не исключены критические ситуации. У тех, кто уходит в космический рейс, должно быть общее чувство ответственности, сработанность.

В экипаж, куда включили Николая Рукавишникова, входили те, кто уже дважды переходил «космический рубикон», — опытный летчик и квалифицированный инженер, космонавты-профессионалы. Ему, новичку, предстояло заслужить свое право на полет с ними.

Эмоционально-волевая устойчивость, ясный аналитический ум, прекрасное знание электроники, выносливость, способность мгновенно реагировать на изменения обстановки и многие другие качества, необходимые космонавту, позволили ему стать членом экипажа космического корабля.

Готовясь к выполнению испытаний новых приборов и систем, Николаю часто приходилось общаться с крупными учеными, конструкторами, экспериментаторами. Были среди них люди, намного старше его, опытнее. Они отдавали должное молодому инженеру, его умению логически мыслить, докапываться до тонкостей.

Был такой случай. Ученые разработали прибор, который предстояло испытать в космосе. Идея прибора была весьма интересной, но его конструктивная часть была, по мнению Николая, несовершенной. Он высказал свои соображения. Ему стали доказывать, что он не прав, пробовали «давить» авторитетом. Эрудиция инженера, глубокое знание предмета позволили ему доказать, что данные, полученные прибором, не смогут быть переданы на Землю.

— Если недостатки не будут устранены, я предложу снять эксперимент, — твердо заявил инженер.

Дальнейшая работа с прибором показала, что прав был он.

На последней комплексной тренировке, когда проигрывались различные условия полета, экипажу давались неожиданные вводные: группа управления создавала неисправности в работе оборудования, аварийные ситуаций, усложняла задания. Шаталов и Елисеев посматривали на инженера-испытателя. Тот не терялся и даже после 15 часов непрерывной напряженной работы действовал точно.

Наступил апрель 1971-го — юбилейный в космонавтике месяц. Звездный пробудился рано: провожали космонавтов. Веселый смех, шутки, крепкие объятия, скупые мужские напутствия. Их ждет степь Байконура! И предстоящая встреча с ней волновала, Необыкновенное ощущение широты и вольного простора. Плывут редкие облака. Желтеют дикие тюльпаны. Ветер остро и горько пахнет травами и полынью.

— Мы с друзьями стартовали в космос тоже в апреле, — сказал; Николай Рукавишников, вернувшись из полета. — Для лих это было продолжением работы, для меня — началом. Но по большому счету вся работа в космосе — это начало. Ведь не было ни одного космического полета, в программе которого не было бы слов «проверка», «испытание».

Рассказывая о проведенных испытаниях, он говорил:

— Мы продолжаем идти по пути создания орбитальных научно-исследовательских станций. Наш полет — очередной этап на пути создания таких станций, на пути новых свершений в космосе. Нам было поручено выполнить комплексные испытания модифицированного корабля «Союз-10» совместно с научной орбитальной станцией «Салют», которая была выведена на орбиту за четыре дня до нашего старта. Мы провели испытания корабля, его новых систем и в совместном полете — испытания систем станции, совместного маневрирования со станцией. Одной из важнейших задач была отработка усовершенствованной системы поиска, обнаружения, подхода к беспилотному объекту, новой системы стыковки и совместной работы с ним, расстыковки.

Как бы значительны ни были паши космические победы, мы должны всегда объективно и трезво оценивать их величину и границы. И тогда мы ясно увидим, что сделанное нами составляет лишь небольшую часть того, что предстоит сделать. Каждое начало рождает десятки новых начал...

Конечно, целеустремленность, умение без остатка посвятить себя любимому делу — завидные качества. Но ведь кроме звездного неба, Луны и планет, конструкторского бюро, научных библиотек, того же Звездного городка в жизни есть еще и многое другое. У каждого человека свое представление о счастье. Вот как говорит об этом Николай:

— Не знаю такого состояния, когда можно было бы сказать, что я полностью счастлив. Может быть, только на мгновения. Потом опять стремишься к чему-то еще. Пожалуй, можно сказать, что счастье — это движение вперед. Когда достигнешь задуманного, то невольно снова начинает работать мысль, намечаешь новую цель, снова работаешь.

Девиз этого человека — только вперед! И всех, кто рядом с ним, он стремится увлечь за собой.

2 декабря 1974 года он вновь вышел на старт. Предстояло испытать модернизированный космический корабль, готовившийся к совместному советско-американскому полету «Союз» — «Аполлон». То была генеральная репетиция, провести которую доверили Анатолию Филииченко и Николаю Рукавишникову. Они справились с заданием.

Третий раз он стартовал на «Союзе-33». Вместе с ним на борту корабля был болгарский космонавт Георгий Иванов. В процессе сближения с орбитальной станцией «Салют-6» возникли неполадки в работе двигательной установки корабля. Стыковка с «Салютом-6» была отменена. Экипажу предстоял трудный спуск на Землю. Оба космонавта проявили завидную выдержку, действовали хладнокровно и четко. Сознавая всю опасность ситуации, они спокойно докладывали Центру управления полетом о происходящем на борту, свои решения, реакцию корабля.

Словом, это был очень трудный экзамен, и они его с честью выдержали.

[Orionid]

26

РУЛЕВОЙ «ЗВЕЗДНОГО ЭКСПРЕССА»


Георгий Тимофеевич Добровольский

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза подполковник Георгий Тимофеевич Добровольский. Родился в 1928 году в городе Одессе. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1971 году.

Аллея Космонавтов... Шумит обласканная теплым ветерком листва, и мы вспоминаем слова, сказанные Юрием Гагариным: «Скоро здесь будет целая роща...»

Юрий первым посадил «космическое» деревце. Потом это сделал Герман Титов, а через год — Андриян Николаев и Павел Попович... Есть на Байконуре традиция: каждый стартующий в космос сажает деревце в память о своем полете. Весной 1971 года здесь появились новые саженцы. Деревца уже окрепли, не раз сменили листву. Одно из них посажено Георгием Добровольским. Того, кто его посадил, уже нет в живых. Он погиб.

Летчик, исследователь, космонавт, командир экипажа «Союза-11» и рулевой «звездного экспресса», имя которому «Салют» — «Союз».

«В каждом виде человеческой деятельности, а значит, в каждой профессии и жизни каждого человека бывает высота, которую могут назвать подвигом. Человек, победивший эту высоту, становится героем...» Эти слова принадлежат Юрию Гагарину. Покорив еще одну космическую высоту, погибли трое. Тяжело говорить и писать о них в прошедшем времени.

Июнь 1971-го войдет в историю космонавтики испытательным полетом первой пилотируемой орбитальной научной станции «Салют» и транспортного корабля «Союз-11».

Я перечитываю записи, сделанные Георгием Добровольским в бортжурнале во время полета:

«6 июня 1971 г. Участок выведения прошли нормально. Движение устойчивое. Ощущаются колебания и вибрация. Колебания небольшие. Перед отделением последней ступени нарастают перегрузки. Затем — хлопок, и сразу тишина, светло в кабине.

Сразу после отделения — много пыли. Собирать ее лучше при работающем вентиляторе влажной салфеткой. Сетка вентилятора временами прогибается внутрь, и крыльчатка задевает за сетку... Слышны щелчки коммутатора оперативной телеметрии... Дважды имели связь с Землей. В 11 часов 43 минуты 35 секунд приняли сообщение ТАСС о выведении. На борту все в порядке. Все чувствуют себя нормально. После отделения было такое ощущение, что твою голову как бы кто-то хочет вытянуть из шеи. Чувствуется напряжение мышц под подбородком, утяжеление головы в верхней части и затылочной. При фиксации тела в кресле это явление уменьшается, но не пропадает. В этом случае тяжелеют лобная и затылочная части головы.

7 июня. Проспали до 24.00. Вадим и я спали вниз головой в спальных мешках в орбитальном отсеке. Виктор — в спускаемом аппарате, поперек сидений, тоже в спальном мешке. Спали меньше, чем обычно (с 18.30 до 24.00), но впечатление, что выспались. После перевернутого положения голова снова начала «наливаться».

...В 7 часов 24 минуты началось сближение... Увидели станцию в оптический визир... Со 100 метров включили ручное причаливание.

...Мне показалось, что левой ручки не хватило, и я подключил правую, провел корабль чуть выше и левее. Погасил боковую скорость левой ручкой.

...Касание, механический захват произошли одновременно в 7 часов 49 минут 15 секунд. Объект практически не колеблется. В 7 часов 55 минут 30 секунд — стыковка...»

Потом началась работа: дежурные вахты, смена, отдых и снова дежурство.

Через иллюминатор над головой просматривалось космическое небо. Красивое. Иссиня-черное, сплошь усеянное яркими немигающими звездами. Большими и маленькими.

— Как там небо? — спрашивали с Земли.

— Очень красивое, — отвечал.

«Салют» проходил над Черным морем. Оно почти все было закрыто облаками. Лишь в редкие просветы проглядывались очертания Крымского полуострова. Чуть сзади осталась Одесса.

Он видел Одессу с берега. Видел с моря. Видел с воздуха. «Салют» открыл для него Одессу еще и в «четвертом измерении» — из космоса...

Георгий Добровольский родился в Одессе. В его манере держаться, шутить, мягком говоре и даже в том, как он произносил свое имя, был тот особый колорит, который отличает одесситов от киевлян и минчан, москвичей и ленинградцев, рижан и свердловчан...

Он очень любил свой город и море. Красивые дома, тенистые улицы, оперный театр, Потемкинскую лестницу, портальные краны, которые разгружают белые теплоходы...

Но еще больше Георгий любил небо. В его служебной характеристике есть строки: «Имеет квалификацию военного летчика 1-го класса. Летает грамотно и уверенно, летает с упоением. Имеет большой налет на различных типах самолетов. Выполнил 111 парашютных прыжков различной сложности. Является инструктором и спортсменом-парашютистом 1-го разряда».

Первой его любовью было море. Но оно «не приняло» его. Точнее, не приняли в мореходку. Школьный приятель поступил в авиационную спецшколу. И Георгий потянулся за ним. Вместо бескозырки он надел фуражку с золотыми крыльями.

Трудное было время. Послевоенное. Днем учился, а по вечерам разгружал корабли в порту. Тяжелая это работа — таскать мешки, ящики, катать бочки...

Потом Чугуевское военное училище летчиков, служба в истребительных авиационных частях, «яки», «лавочкипы», «миги» почти всех модификаций. Полеты днем, полеты ночью, стрельба но конусу и по наземным щитам, перехваты, пилотаж в зоне, полеты по маршруту в простых и сложных метеоусловиях...

Сначала был рядовым летчиком, потом старшим летчиком, командиром звена, заместителем командира эскадрильи, заочно окончил Военно-воздушную академию, был политработником и продолжал летать.

Трудно совмещать партийно-политическую работу с полетами, но он находил силы. Помогало небо. В стремительном полете он черпал силы для земных дел. Полет для него — это звенящая песня турбины, это безграничный простор и далекая пестрая земля, плывущая под крылом, это целый мир, полный счастья и волнения, мир простора, в котором человек ощущает свою власть над техникой, над стихией.

Даже когда небо обходилось с ним сурово, он не переставал любить его, любить любовью преданной и беззаветной.

Однажды он сказал:

— Ощущение простора создает не только самолет. Когда прыгаешь с парашютом или взлетаешь вверх, выброшенный упругостью батута, когда, оттолкнувшись от края вышки, распластавшись, летишь в воду — это тоже полет. Не падение, а полет. Когда еду в электричке, — продолжал он, — и смотрю в окно, мне кажется, что я лечу рядом с вагоном. Да, да, лечу! Смешно? Пусть так, но это мой, внутренний, что ли, полет. Понимаешь — полет!

В 1962 году зимой его вызвал командующий. «Зачем? — терялся в догадках. — Вроде бы никаких ЧП не было, в работе полный порядок». Вошел. Доложил. Генерал озадачил вопросом:

— Как здоровье, Георгий Тимофеевич?

— Не жалуюсь, — ответил Георгий. — В космос полететь хотите?

Георгий молчал. Уж очень неожиданно прозвучал этот вопрос. И мысли: «Мне уже тридцать пять. Гагарин стартовал в двадцать семь. А этому еще предшествовали долгая подготовка, тренировки...»

— Что с вами? — удивленно спросил генерал. А он молчал. Командующий перешел на «ты»:

— Ну что с тобой? Согласен или подумать надо? Я не тороплю. Выбирать и решать тебе...

Вот тут Георгий на одном выдохе произнес:

— Согласен! Конечно же, согласен!

— Не торопитесь, подумайте, — сдержал его порыв командующий, снова переходя на «вы».

— Думать не надо. Согласен. Генерал рассмеялся:

— Ну коль так, то идите к врачам. Теперь все будет зависеть от них.

Путь к старту не был гладким. Случались в его жизни моменты, когда различные обстоятельства удлиняли его путь к заветной цели. Нужно было ждать. А он нетерпелив и никогда не мог заставить себя примириться с ожиданием...

Прошли годы. Я снова и снова перечитываю его записи, сделанные в бортжурнале во время полета:

«19 июня. День рождения Виктора Пацаева. Поздравительное письмо от жены Виктора и приписка: «Приезжала мама, чувствует себя хорошо...» Виктор очень тронут...

20 июня. Ночь. Внизу Африка и громадное количество красных огней...

22 июня... С корабля «Сергей Королев» ребята-одесситы прислали очень теплые поздравления в стихах».

29 июня, подготовив станцию к работе в автоматическом режиме, экипаж перешел в транспортный корабль. Все посадочные операции выполнялись строго по программе: включение тормозного двигателя, разделение отсеков корабля, вхождение спускаемого аппарата в плотные слои атмосферы, раскрытие парашюта...

Вертолеты поисково-спасательной группы рядом с кораблем. Люди бегут к «Союзу-11»... Но почему не открывается крышка люка?.. Почему не было связи на последнем участке спуска?.. Поисковики сами открывают люк. Они видят космонавтов на своих местах. Но те не подают никаких признаков жизни...

Нам известны черты, определяющие характер советского космонавта. Это высокая коммунистическая убежденность, любовь к своей профессии, чувство долга, мужество, героизм... Он был именно таким. «Не могу не летать! Полет — это для меня все».

[Orionid]

27

МУЗЫКА СТАРТА


Виктор Иванович Пацаев

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, инженер-испытатель Виктор Иванович Пацаев. Родился в 1933 году в городе Актюбинске. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1971 году.

Музыка старта... Эти слова принадлежат Валентине Терешковой. Но прежде чем над степью Байконура прогремит ракетная симфония, идет отсчет времени, выдаются предпусковые команды. И это тоже музыка старта.


'Ключ — на старт!' — звучит одна из команд предстартового отсчета. Так выглядит этот самый 'ключ'

— Ключ на старт!

— Есть ключ на старт!

— Протяжка один!.. Продувка!

— Есть продувка!

— Ключ на дренаж!

— Есть дренаж!

— Зажигание!.. Предварительная!

— Есть предварительная!

— Промежуточная... Главная!.. Подъем! Хронометристы начинают отсчет секунд:

— Одна, две, три...

Ракета поднимается над степью. Выше, выше... Огненная вспышка слепит глаза.

— Сорок секунд! Полет нормальный!

Земля и борт непрерывно обмениваются информацией. Вроде бы обычные разговоры, обычные слова. Но за кажущейся обычностью — сосредоточенность, напряжение, величавость...

— Давление в камерах нормальное!

— Как там «Третий»? «Третий» — это он, Виктор Пацаев.

— У «Третьего» все в норме! — отвечают с борта. .

Небо чертит светлый инверсионный след — длинный, искрящийся, яркий.

— Сто секунд! Двигатели работают нормально! Машина идет устойчиво...

Секунды, секунды, секунды... Гаснет яркая звездочка в небе. Уже произошло разделение ступеней, сброс головного обтекателя... И трое почувствовали вибрацию и перегрузки.

— «Заря»! Я — «Янтарь-3». Перегрузки спадают. Все нормально...

Это позывной инженера-испытателя Виктора Пацаева. Мы знали, что он в тог момент наблюдал раскрытие панелей солнечных батарей, потом увидел хоровод светящихся частиц.

Корабль уходил за пределы радиовидимости с территории Советского Союза, и «Янтарь» прекратил связь. На Байконуре стало тихо. А в ушах еще долго звучала музыка старта.

...Биография Виктора Пацаева похожа на биографию Владислава Волкова. Оба переступили школьный порог в годы войны, в четырнадцать лет вступили в ряды комсомола. Оба учились в технических вузах, оба мечтали о космосе, занимались в одном аэроклубе, летали на одних самолетах...

Родился Виктор в Актюбинске, где жил до 1946 года. Потом были города Нестеров, Пенза...

«Детство мое, наверное, ничем не отличалось от детства моих сверстников. Это — предвоенные годы, которые мы плохо помним. И годы войны, которые помним очень хорошо. Помним! И не хотелось бы, чтобы это повторилось.

Учился средне. Школу закончил в городе Нестерове Калининградской области. Поступил в Пензенский политехнический институт. По окончании института был направлен на работу в Центральную аэрологическую обсерваторию».

Его страсть — чтение. Зачитывался научной фантастикой, любил Джека Лондона, а Лермонтова знал почти наизусть. В студенческие годы приобщился к спорту — лыжи, велосипед, фехтование, стрельба. Из всех предметов предпочтение отдавал физике и математике.

Работая инженером-конструктором, он успешно выполнял технически сложные работы по созданию новых приборов, опубликовал ряд научных статей, которые привлекли внимание специалистов.

И вот сообщение о запуске первого спутника. За сообщениями ТАСС, научными публикациями в газетах и журналах он увидел будущее космонавтики. Потянуло к новой работе, к новым увлечениям.

— Из обсерватории, — рассказывает Виктор, — перешел в конструкторское бюро. Там я встретился с замечательными людьми, страстно увлеченными своей работой. И учился у них.

А потом начались пилотируемые космические полеты. И не стало покоя в его душе.

— Я решил, — говорит Виктор, — что должен приобщиться к этому очень интересному делу. Долго добивался, и вот посчастливилось войти в состав экипажа и продолжить работы, начатые нашими ребятами на «Союзе-10»…

Он тепло говорит о тех, кто помог ему стать космонавтом, вспоминает об участии в его летной судьбе известных летчиков-испытателей Сергея Николаевича Анохина и Леонида Михайловича Кувшинова. Чуть помолчав, добавляет:

— Помню, когда Сергей Павлович Королев узнал, что я хочу летать в космос, спросил: «А зачем? Что вас тянет туда?» Казалось бы, вопрос простой, но ответить было нелегко. Я ответил, что у меня есть опыт конструкторской работы, который хотел бы использовать в космосе. «Опыт?» — переспросил Сергей Павлович и усмехнулся. Наверное, я показался ему очень самоуверенным...

Мне довелось присутствовать на последней тренировке этого экипажа. Трое заняли свои рабочие места в корабле-тренажере. Вспыхнуло световое табло: «Приготовиться. Идет проверка бортовых систем». По громкой связи экипаж докладывал о ходе работ. На пульте инструктора вспыхивали и гасли разноцветные таблички, щелкали переключатели, выдавали показания приборы. Время от времени инструктор давал вводные, усложняющие работу экипажа. Сбоев не было. Трое неторопливо обдумывали ситуацию и принимали решение. Правильное!

Тогда подумалось: а ведь он готов лететь, и не только сейчас, давно. Еще до прихода в Звездный он получил разностороннюю инженерно-техническую подготовку, проявил себя как исследователь. Упорен, трудолюбив, дисциплинирован. Он и тогда, после тренировки, предложил:

— Ребята, давайте еще раз «проиграем» эту штуку. Не лишне будет...

Накануне старта, когда мы собрались во дворе гостиницы «Космонавт», экипаж «Союза-10» стал представлять журналистам тех, кто должен был продолжить работу на «Союзе-11» и «Салюте». О Пацаеве рассказывал Николай Рукавишников. Выслушав его, Виктор улыбнулся и сказал:

— А, я и не знал, что такой хороший...

Он в отряде только три года, по успел многое, главное — заставил поверить в себя. И тех, кто готовил его к полету, и тех, кто должен был с ним лететь.

К «Салюту» он привыкал на Земле. Знакомился с каждым винтиком, каждым болтиком дотошно и придирчиво.

Когда началась орбитальная работа, на него свалилась уйма дел: астрофизические исследования, ремонт вентиляторов, эксперименты со спектрографом, фотографирование облачного покрова, наблюдения за Солнцем.

Он первым из землян вел наблюдения с помощью астрономических телескопов, выведенных за пределы атмосферы. «Наш Галилей» — называли его товарищи по экипажу.

Виктор Иванович Пацаев первым из людей планеты Земля отпраздновал свой день рождения в космосе. 19 июня ему исполнилось 38 лет. Рано утром Земля тепло поздравила инженера-испытателя с его праздником.

— Спасибо, очень тронут, — отвечал Виктор Иванович.

Волков и Добровольский по-хозяйски накрыли на стол. Телятина в бликах, язык, сыр, творог, цукаты, чернослив с орехами... Шампанского, правда, не было. Чего нет, того нет. Его заменяли соки в губах. Но особое удовольствие доставила имениннику обычная луковица, захваченная с Земли специально для этого случая.

— Это на всех, — сказал Виктор и разрезал луковицу на три равные части.

Двадцать четыре дня, которые он прожил в «звездном доме», были его личным вкладом в дело освоения космоса. Он трудился неутомимо и самозабвенно. Вел подробные записи. Зная, что они нужны тем, кто сделает очередной шаг по звездной дороге.

... «На светлой части орбиты звезды почти не видны даже в противосолнечный иллюминатор. Видны только Сириус и Вега.

На горизонте при заходе Солнца звезды не мерцают до самого края Земли.

Заметить:

1. Сделать предохранительный колпачок для тумблера к ручке управления.

2. В мешках для отходов следует усовершенствовать устройство герметизации.

...На противосолнечном иллюминаторе на внутренней поверхности внешнего стекла видна изморозь. Заметить:

1. У сумки с инструментом — длинны ремни (закрывающие ее). Лучше сделать планки.

2. Разъем пылесоса расположен низко — неудобно работать. ... Светящиеся частицы часто сопровождают станцию и летят в разных направлениях. Это пылинки или мелкие крошки.

...Брился. Для бритья нужно установить еще одно зеркало.

...Работали в режиме закрутки на Солнце. Станция иногда вздрагивает — 2 — 3 слабых толчка. Очевидно, это связано с перетеканием жидкостей.

Примечание. Пульты управления научной аппаратурой надо закрыть предохранительными крышками из оргстекла.

При низком Солнце (сразу после восхода или перед заходом) Земля в дымке (пелена над поверхностью, хотя и нет видимой облачности). Очевидно, подсвечиваются со стороны какие-то слои атмосферы.

Иногда попадаются громадные облачные поля мозаичной структуры протяженностью не менее 1000 км (например, в 17.40 над 50° юж. ш. 350° в. д. в океане между Юж. Америкой и Юж. Африкой).

Плывущие облака над водой выглядят как плывущая по воде пена.

Цвет океанов — нежно-голубой. Волны видны почти всегда в противосолнечыый иллюминатор при высоком Солнце. Видна спутная струя от судов.

От самолетов видны инверсионные следы».

«21.VI в 13.20 в Южной Америке пожары, над каждым из них — облако.

Заход Солнца: сумерки приближаются я сгущаются, тени становятся длинными, светло-бело-голубыми. Затем сумерки становятся похожими на туман, который резко уходит вниз, и сразу же видны звезды второй и третьей величины. Это в противосолнечный иллюминатор. Высота Солнца еще около 15°, а здесь уже ночь.

При заходе Солнца элементы конструкции принимают различную цветовую окраску, выглядят раскаленными — рубиновыми или. золотыми (некрашеные поверхности)».

В спускаемом отсеке «Союза-11», который вернулся на Землю,- бортовые журналы, записи о результатах экспериментов, кассеты с фотопленками, дневниками наблюдений... До последнего мгновения трое отважных выполняли свой долг. И все, что можно было сделать, сделали. Сделали, чтобы еще не раз звучала музыка космических стартов.

И не случайно стихи о них Расул Гамзатов назвал коротким, но звонким словом «Доблесть».

Беда предстала мне воочию, И слезы скорби навернулись, Когда они на землю отчую Все трое мертвыми вернулись.

Вошли в пределы вечной повести, И до конца чиста их совесть. И доблесть не скрывает горести, Ко взлетам будущим готовясь.

[Orionid]

28

ТРЕТЬЯ ПРОФЕССИЯ


Василий Григорьевич Лазарев

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник Василий Григорьевич Лазарев. Родился в 1928 году в селе Порошино Алтайского края.Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1973 году, второй — в 1975 году.

Космодром. Осень 1973 года. 27 сентября. Четверг. Через пять минут старт.

...На стартовый комплекс мы приехали пораньше. Здесь шла работа: по громкой связи звучали команды, вздыхали машины могучего установщика, лязгали сцепки заправочного поезда. Начинался хлопотливый, многотрудный день старта. Потом наступил кульминационный момент. У подножия ракеты вскипела мускулистая, живая пена из огня и дыма. Она клокотала, ревела, рождала гулкий гром, который бежал во все стороны по степи...

В тот день состоялся еще один испытательный полет. Первый пилотируемый полет после того, как на «Союзе-11» произошла трагедия. Перед экипажем ставилась задача проверить конструкторские решения и технические доработки, внесенные в космический корабль «Союз», а также испытать новые скафандры, которые должны были повысить надежность и безопасность космических полетов.

Испытательный... К испытательному требования более жесткие. Конструкторам надо проверить технику в реальных условиях полета, получить информацию, позволяющую судить, сколь удачен тот или иной вариант решения. От этого полета (здесь, на космодроме, его называют рабочим) ждут глубокого и всестороннего анализа, грамотной и квалифицированной оценки. Короче говоря, надо «прощупать» все и вся.

И сделать это на данном этапе должны не автоматы, а люди. От их заключения во многом будет зависеть судьба новых узлов и систем.

Я не буду перечислять все то, что сделал экипаж «Союза-12» на орбите. Об этом космонавты рассказали сами, когда вернулись из рейса. Я расскажу о тех, кто проводил испытания.

Космонавт-26... На нем летная форма: погоны с голубыми просветами, петлички цвета лазурного неба, золотистый нагрудный знак с распластанными крыльями и маленький ромбик — свидетельство об окончании высшего медицинского учебного заведения. Да, он врач. Врач и летчик.

...Еще в школе, когда среди сверстников шел извечный спор «кем быть?», Василий говорил, что будет летчиком. Покорять пятый океан из всего класса собирались только двое: Василий Лазарев и его друг Толя Павлов.

В Свердловскую спецшколу ВВС он прошел, как говорят, но всем статьям. А Толю Павлова медицинская комиссия не пропустила. Весь вечер просидели молча: словами горю не поможешь. Решили: оба пойдут в Свердловский медицинский институт. На третьем курсе, когда студентов распределяли по профилирующим кафедрам, Василий выбрал хирургию. Все свободное время пропадал в травматологическом отделении институтской клиники. Ассистировал опытным хирургам, принимал участие даже в таких сложных операциях, как трепанация черепа. Ему доверяли.

После ночной работы — снова лекции. Очень хотелось спать. Напряжением воли удерживал словно налитые свинцом веки, но строки расползались, и он засыпал, уронив голову на тетрадь. Дружеский толчок в бок будил его. В такие минуты приходила мысль бросить ночную работу и заняться только учебой. Но в первые послевоенные годы жизнь была трудной: все нормировано по карточкам. Брату — шесть лет, сестре — одиннадцать. Нужно было помогать семье.

В 1951 году ему и еще нескольким студентам предложили перейти на военно-медицинский факультет Саратовского медицинского института. Согласился. Учился старательно. После государственных экзаменов молодые старшие лейтенанты разъезжались к местам своей службы.

И все-таки он стал летчиком. Еще до выпуска в Саратовском медицинском институте была сформирована группа врачей-летчиков. Он пришел в нее первым. В Чугуевском авиационном училище эта группа была на особом положении. Все учлеты — курсанты, а они — офицеры. Даже инструктор Николай Грабов носил тогда на одну звездочку меньше, чем эти молодые врачи. Но это не смущало инструктора и не влияло на его требовательность и строгость.

Что может быть общего в профессии врача и летчика? На первый взгляд — ничего. Но это только на первый взгляд. В воздухе может случиться всякое: и огромные перегрузки, и тряска, и резкие перепады давления... Как реагирует организм летчика на них? На этот вопрос лучше всего ответит врач. Специалиста-медика можно взять на борт многоместного самолета, где он будет наблюдать за работой экипажа. Ну а на самолете-истребителе? Здесь нет места для наблюдателя. Врач и летчик должны быть совмещены в одном лице.

Испытательный центр... Путь к нему по был легким. Хотя внешне все казалось простым: окончил авиационное училище, год работал инструктором, потом стал испытателем... Ему доверяли ответственную работу. Доверяли и учили.

Его учителями были прославленные летчики-испытатели В. Иванов, Л. Кувшинов, В. Коровин, В. Котлов, С. Микоян, М. Тевленев, испытатель парашютов и высотного снаряжения П. Долгов. Он мог бы назвать и других, кто стал для него примером мужества, выдержки и высокого профессионального мастерства.

Василий летал на самолетах многих типов, испытывал кислородное оборудование, противоперсгрузочные костюмы, исследовал психофизиологическое влияние условий полета и возможности человека там, на высоте. Всякое случалось. Приходилось сажать самолет с выключенными двигателями, с сорванным фонарем, отказавшими приборами... Испытания есть испытания.

Участвовал в испытаниях высотного стратостата-лаборатории «Волга», пробыв на пей в воздухе в общей сложности 28 часов J8 минут. Десятки раз прыгал с парашютом на землю и на воду. «Поднимался» в барокамере до 40 тысяч метров. В этих испытаниях имитировались резкие перепады давления, разгерметизация кабины, кислородная недостаточность. И все это он делал ради того, чтобы тысячи других могли уверенно и спокойно чувствовать себя на разных высотах, в разных условиях.

Он принимал участие в составлении методик тренировок в условиях невесомости. Есть его вклад и в разработку исходных данных для имитации перегрузок на пилотажных тренажерах и в экспериментальных полетах. Всему этому он давал четкие и обоснованные медицинские заключения. Ведь он — врач, специалист по авиационной и космической медицине.

И за всеми этими испытаниями — годы, полные опасностей и напряженного труда. В канун первого полета человека к звездам Василий проходил отборочную комиссию. Вместе с Гагариным и Титовым, Николаевым и Поповичем, Быковским и другими, составившими первую группу космонавтов. Но медики «забраковали». Ему казалось, что он знает свой запас прочности. Но строгое заключение медицины обжалованию не подлежит. И Василий ушел с головой в работу. Полеты, испытания, исследования, отработка методик... Через некоторое время он сделал повторный заход. И снова неудача.

Может быть, бросить эту «космическую затею» и заняться своим привычным делом? Остаться летчиком-испытателем — и точка. Работа интереснейшая, чертовски трудная. Все это так. Но ведь он уже начал сживаться с новым, изучать особенности предстоящей работы. Не только в теоретическом плане. Невесомость впервые ощутил на той самой спарке, на которой делали первые ознакомительные полеты ГО. Гагарин и Г. Титов, принимал участие в составлении методик тренировок в условиях невесомости, в разработке исходных данных для имитации перегрузок на пилотажных тренажерах и в экспериментальных полетах...

Все это были шаги к космосу. Повернуть назад он уже не мог.

...Как-то Георгия Берегового спросили: «Что важно для человека, находящегося в космосе?» Он ответил просто: «Прежде всего человек должен чувствовать, что он действительно приносит здесь пользу». Развивая эту мысль, он добавил, что в любом деле важно чувствовать свою нужность. Но можно просто быть хорошим исполнителем важных и полезных дел, а можно еще и постоянно стремиться к совершенствованию своего мастерства, своего умения. В профессии космонавта мало быть исполнителем.

Члены экипажа «Союза-12» — В. Лазарев и О. Макаров — не были лишь исполнителями. 32 рабочих витка космонавты провели с максимальным напряжением. Задание на их полет формулировалось так: «Комплексная проверка и испытание усовершенствованных бортовых систем, дальнейшая отработка процессов ручного и автоматического управления в различных режимах полета, проведение спектрографирования отдельных участков земной поверхности с целью получения данных для решения народнохозяйственных задач».

Эксперименты по автономной навигации и различные орбитальные маневры, в частности поднятие орбиты корабля, ориентация его для научных измерений, — все это имело цель найти наиболее эффективные пути передачи сегодняшних функций наземного комплекса управления космическому кораблю. Не надо быть специалистом, чтобы понять, сколь важно все это для будущих полетов.

Ну а что же все-таки ближе Василию Лазареву: авиация или медицина? Я бы не стал отделять одно от другого. Ведь у него есть и третья профессия — космонавт-испытатель.

Вторая его встреча с космодромом и стартовым комплексом произошла в апреле 1975 года. Тот старт тоже стал испытанием.

Все позади... Выверенное с точностью до секунды время старта. Живая пена огня и дыма вскипала у подножия ракеты, клокотала, ревела, рождала гулкий гром и вибрации...

Все позади... Перегрузки, невесомость, быстрая смена дня и ночи, немигающие звезды за иллюминаторами, бело-голубая Земля, многотрудная, напряженная работа...

Все позади... Часы и минуты испытательного полета, доклад результатов Государственной комиссии, дни работы над отчетом и...

Нет, точка не поставлена. Он уже весь в новых заботах, в заботах не сегодняшнего, а завтрашнего, а может быть, и послезавтрашнего дня. Такой характер.

А что такое характер человека? Из чего он складывается? Как найти в нем то первоначало, которое определяет натуру? Как воссоздать этот самый характер?

Он сидит напротив. Острые, чистые, с лукавинкой глаза смотрят испытующе. То и дело поправляет непослушные рассыпающиеся волосы. В них — седина.

Он молчит. Улыбается одними глазами. В этом молчании и удивительной открытости взгляда то, что спрятано внутри. А внутри — нетерпение. Нетерпение начать то, к чему он шел долгие годы. Снова начать работу в космосе. И в этом тоже характер.

[Orionid]

29

ЗЕМЛЯ НЕ МОЖЕТ НЕ ВРАЩАТЬСЯ


Олег Григорьевич Макаров

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук Олег Григорьевич Макаров. Родился в 1933 году в селе Удомля Калининской области. Член КПСС. Совершил четыре полета в космос: первый — в 1973 году, второй — в 1975 году, третий — в 1978 году, четвертый — в 1980 году.


Вдумчивый, серьезный человек, он отвечал на вопросы неторопливо, взвешивая каждое слово.

Знаком я с ним давно, но не близко: кивки при встречах, рукопожатия, короткие обычные фразы... Те же, кто знает Олега хорошо, утверждают, что это очень приятный в общении человек, веселый, с тонким юмором. С ним легко работать. В трудные минуты никогда не падает духом и любую работу, даже черновую, выполняет с увлечением. И чужому успеху он радуется, как своему. Поэтому неудача при нем не кажется такой безнадежной.

— О небе не мечтал, о космосе тем более. В школе вообще не задумывался о космонавтике. Хотел поступить в автодорожный институт. Чтобы строить дороги. Сделал — и видно: вот она, бетонная стрела, пересекла тайгу или пустыню.

Потом узнал, что в МВТУ много конструкторских факультетов. Конструкторских! Уже само это слово таило в себе что-то значительное, сложное...

Поступил в МВТУ. Было интересно, быть может, потому, что трудно. Олег рассказывает о себе:

— Заниматься приходилось много. К тому же нужна стипендия, а ее при тройках не дают. Свободного времени почти не было. Примером для меня всегда был мой отец — самоотверженный труженик, умелый воспитатель. Простой парень из деревни, он учился, уже будучи кадровым военным. Судьба бросала его (да и всю нашу семью) в разные места: Поволжье, Фергана, Калининская область, ГДР, Ровно... Часто приходилось менять школы. Отцу некогда было особенно заниматься нами, но я и сестра постоянно чувствовали его влияние.

Когда окончил школу, сказал ему: «Еду в Москву учиться дальше». «Езжай,- говорит, — пробуй, я помогу, но старайся сам...»

В МВТУ Олег учился вместе с Елисеевым. Потом работал в КБ, был среди тех, кто составлял технические задания на корабль «Восток». Товарищи гагаринского набора слушали его лекции об устройстве пульта управления, системах корабля. Он принимал участие в обеспечении почти всех пилотируемых полетов.

— Знакомство с космосом началось в ту пору, когда готовился старт первого спутника. Помню, однажды профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов задумчиво произнес: «Кто его знает, а может, и упадет». Сказал просто так, размышляя о чем-то своем. Мы оторопели: это он-то, который знал больше нас всех, и вдруг... ,А он улыбнулся и добавил: «Полетит. Обязательно полетит!»

Никогда не забудется, как делали «Восток». Было сложно, ново и интересно. Сколько мыслей, сколько идей... Много спорных. Без них нельзя. Ведь они помогают найти и отобрать самую правильную. И очень жаль отбрасывать пока нереальное, но хорошее... Работали много. Тон задавал Константин Петрович Феоктистов. У него светлая голова. Мне кажется, он уже видел корабль, когда его еще не было. Мы, молодые, учились у него...

— Байконур...

— Глаза у Олега теплеют.

— С ним первый раз встретился в пятьдесят девятом году. Пускали один из пробных кораблей. Работы было много. Уставали. Старт планировался на утро, но всю ночь не спали — ждали пуск.

И вот утро. Нас трое — молодых инженеров. Прошел пуск. Когда ракета ушла, хватились, что нас двое. Где же третий? Проспал. Свалила усталость. Вот уж сокрушался потом!..

— Расскажите о товарищах, — прошу его. Он улыбается:

— О друзьях не говорят. С ними дружат. Выделить кого-то — значит обидеть других. Каждый из нас знает, что, если ему потребуется помощь, товарищи не останутся в стороне...

Я видел Олега на комплексной тренировке экипажа, в скафандре космического инженера-испытателя. Долгие часы работы. Оба вышли усталые. Одежда прилипла к спине, волосы, выбившиеся из-под шапочек, были мокрыми, словно они только что побывали в бане. Через несколько минут, переодевшись, Лазарев и Макаров докладывали о проделанной работе.

— Профессия? — Он задумался. — О ней можно много спорить. В авиации есть летчики-испытатели. Как правило, это инженеры, люди, хорошо разбирающиеся в технических и научных тонкостях. Есть и врачи. Очень важно, чтобы те, кто конструирует узлы, системы и блоки корабля, тоже могли испытать и проверить их в полете...

Полет... Испытывать космическую технику — значит не только проверять правильность и точность конструктивных решений, открывать и исследовать новые явления, но и заражать духом поиска других...

И снова молчание, Снова он думает о чем-то своем.

— Гагарин? Это был великий шаг. В то время я, наверное, не мог понять до конца того, что дал первый космический полет. Но очень хотелось испытать все это самому... Невесомость, да и другое... Об этом, конечно же, говорили, много говорили: и те, кто был в космосе несколько дней, и те, кто вел счет космическим неделям. Но говорили по-разному... Хочу сам «привкус Солнца» ощутить. Для человека главное — настоящая работа, — продолжает Олег. — Она складывается по-разному: бывают неудачи, бывают срывы... Но если ты почувствовал, что сам сделал что-то важное и нужное, то словно крылья вырастают. Нет, не потому, что это твое. Суть в другом. Главное — что это нужно.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «настоящая работа»? — спрашиваю его.

— Постоянное, неослабевающее напряжение, борьба. Как в схватке... И движение — только вперед.

Это вечное стремление вперед и привело его в космос.

За плечами Олега Макарова четыре старта. Дважды он садился в пилотские кресла «Союза» вместе с Василием Лазаревым. Еще один раз — с Владимиром Джанибековым на «Союзе-27». Но за эти три полета ему удалось побывать на четырех кораблях. Стартуя в январе 1978 года на «Союзе-27», он вернулся на Землю на «Союзе-26». Пересадка состоялась в космосе через орбитальную станцию «Салют-6».

Потом был еще один рейс на орбитальную станцию в составе экипажа нового корабля «Союз Т-3».


Экипаж космического корабля 'Союз Т-3' (слева направо): Л. Д. Кизим, О. Г. Макаров, Г. М. Стрекалов — в сопровождении летчика-космонавта Б. В. Волынова в монтажно-испытательном корпусе космодрома

[Orionid]

30

СЕДЬМОЕ НЕБО


Петр Ильич Климук

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Петр Ильич Климук. Родился в 1942 году в селе Комаровка Брестской области. Член КПСС. Совершил три полета в космос: первый — в 1973 году, второй — в 1975 году, третий — в 1978 году.

— Папа, а в космосе не страшно?

Петр Ильич ожидал от сына любого вопроса, но только не этого. Пятилетний Миша мог спросить: почему уши и нос имеют разную форму, почему небо днем голубое, а ночью черное, почему у самолета есть крылья, а у ракеты нет? И еще тысяча «почему».

Петр Ильич ответил вопросом:

— А что такое страшно? Сын задумался, потом сказал:

— Страшно, когда никого нет дома.

Петр Ильич улыбнулся, потрепал сына за коротенький чубчик и вспомнил своего отца.

Отец... Петр не знал отцовской ласки, никогда не сидел у него на коленях, не слышал его голоса. В доме хранится старая фотография. Сельский фотограф запечатлел отца и мать в день свадьбы. Праздничный наряд, улыбающиеся лица. Глаза у отца спокойные, чуть удивленные, добрые и строгие.

Илья Федорович Климук и впрямь был человеком добрым, но несправедливости не терпел. Так говорила мать, так говорили друзья. Не зря же его, тогда еще совсем молодого, выбрали заместителем председателя колхоза «Советский пограничник». Когда грянула война, ушел в партизаны, затем сражался в действующей армии, в 44-м освобождал польскую землю, но домой не вернулся — геройски погиб под городом Радомом.

От села Комаровка, что недалеко от легендарной Брестской крепости, до школы путь не из коротких. Утром чуть свет бегом на занятия. Обратно — не торопясь. Прогретая солнцем земля пахнет жухлой травой, назойливо трещат пичуги в ветвях, и над всей этой осенней красотой низко плывут подсиненные облака. Медленно. Зовуще.

Однажды над селом появился самолет. Летел он как-то странно: то взмывал вверх, то падал. Словно метался в воздухе. Проскочил над крышами, полоснул но верхушкам деревьев, перевалил лесок и упал в болото неподалеку от школы.

Мальчишки кинулись к самолету. Из кабины вылез летчик. Обошел распластавшийся на трясине самолет, похлюпал ногами по мокрой траве, стянул с головы шлемофон и, обращаясь к ним, сказал:

— Ну что, пацаны, посидим, поговорим...

Летчик держался спокойно, чуть насмешливо, словно ничего не произошло. Словно сел он только ради того, чтобы рассказать этим вихрастым мальчишкам об авиации, о реактивных самолетах, о безбрежных просторах пятого океана...

Петр зачарованно смотрел на реактивный самолет. Смотрел как на чудо. Робко потрогал серебристый металл скошенных крыльев, заглянул в кабину. Решил: «После школы пойду в летчики». Учился он тогда в четвертом классе.

Каждый год на каникулы в родное село съезжались парни в курсантской форме: кто в пилотках, кто в бескозырках. Рассказывали об армейской жизни. Петр слушал с интересом споры танкистов и моряков о том, кто «главнее», но своего решения не менял: после окончания десятого класса он идет в авиационное училище.

Первые два года в Черниговском училище пролетели незаметно. Все ново, все интересно. Но вот наступило 12 апреля 1961 года. В этот день шли практические занятия по радиооборудованию. Петр настроился на волну Центрального радиовещания. Диктор читал сообщение о запуске «Востока».

«Л я смог бы?» — мелькнула мысль.

Потом в космос стартовал Герман Титов. А еще через год на звездную орбиту вышли двое — Апдриян Николаев и Павел Попович. Та первая мысль: «А я смог бы?» — не раз возвращалась.

Училище он окончил с отличием. Там же выдержал и свой главный экзамен — его приняли в ряды ленинской партии.

Потом была служба — полеты, учебные воздушные бои, зоны, маршруты... И неотступная мысль: надо писать рапорт с просьбой направить в отряд космонавтов. Раскрыть свое сердце решился лишь другу Василию Куцу. Оказалась, что мечта у них одна.

В ту пору в их части отбирали людей для работы на новой технике. Кого-то вызывали на беседы к начальству, кого-то куда-то посылали. Предложили пройти отборочную комиссию и им. Госпиталь, медицинские обследования. Василий Куц не прошел.

А космические рейсы становились все сложнее: стартовал первый многоместный корабль, вышел в открытый космос А. Леонов, к космонавтам предъявлялись все более строгие требования.

11 вот первая встреча новичков с Юрием Алексеевичем Гагариным. Оп подошел к ним, приветливо поздоровался, поинтересовался, кто где служил, на чем летал, какой имеет налет. Потом провел всю группу по тренажерам, объяснил их назначение, рассказал о предстоящих работах. Это было официальное приобщение новичков к Звездному.

На следующий день вновь прибывших ожидал сюрприз. В плавательном бассейне, куда они пришли для занятий, было многолюдно. Присутствующие чему-то улыбались, перешептывались. Неожиданно появился Нептун, с длинной бородой, увенчанный короной, трезубцем в руках. Его окружали игривые «русалки» с атлетическими тренированными фигурами. Нептун держал торжественную речь, а «русалки» кружились вокруг морского владыки. Новички и не подозревали, что венцом шествия Нептуна будет их «крещение».

— Этого забыть нельзя, — волнуясь, говорил Климук. — Гагарин, изображавший в тот день Нептуна, для меня и моих сверстников — человек из легенды. Он был и останется навсегда примером несгибаемого мужества, воли и упорства, беспредельной преданности нашей Родине, партии. Буду бесконечно счастлив, если сумею в начатое им дело внести свой вклад.

Это был 1973 год. Год его первого старта.

В Звездном я слышал много лестных отзывов о нем. Говорили, что у него особый дар познавать технику, вникать в существо той или иной системы. «Мы многое узнавали, послушав его ответы на госэкзаменах», — шутливо признался один из инженеров-разработчиков.

Находясь в отряде космонавтов и занимаясь непосредственной подготовкой к работе на борту «Союза-13», Петр Климук на «отлично» сдал приемные экзамены в Военно-воздушную академию имени Ю. А. Гагарина.
Когда стартовал «Союз-13», я был на Байконуре. Восемь суток следил за полетом из Центра управления. Слышал переговоры экипажа с «Зарей», беседовал с учеными по ходу выполнения пунктов научной программы этого рейса. Программа была очень насыщенной: астрофизические исследования, спектрографирование подстилающей поверхности Земли, медико-биологические эксперименты. И вдруг вспомнилось признание Петра Климука перед стартом:

— Космонавтика нравится мне потому, что она дает человеку знания в интереснейших областях науки и техники.

— Ну а вопрос сына? — спросил я его. Он рассмеялся:

— Представляю, о чем он будет расспрашивать, когда я вернусь...

127 полных витков сделал «Союз-13» вокруг планеты.


П. И. Климук и В. И. Севастьянов готовятся к двухмесячной работе на борту орбитального комплекса 'Салют' — 'Союз'

А на 99-м витке полета на борту был принят новый позывной — «Пресса». На прямую связь с экипажем вышли журналисты. Накануне корреспонденты центральных газет, ТАСС и АПН обсуждали, кому сесть за пульт связи. Сеанс короткий, а нас девять человек. Спор решил жребий.

— «Кавказы», наш позывной — «Пресса». Как слышите?

— Слышим хорошо.

— Журналистам, находящимся в Центре, руководство полетом предоставило возможность поговорить с вами. Привет вам от корреспондентского корпуса и просьба ответить на два вопроса. Как поняли?

— Что вас интересует? Спрашивайте, — отвечает командир корабля Петр Климук.

— Вопрос «Кавказу-1». Видели ли вы что-нибудь особенное на Земле с орбиты? Что вас поразило, запомнилось?

— Мне очень понравилось Карибское море и остров Куба. Погода была отличная. Вижу яркие цвета. Море в этом районе имеет какой-то непередаваемый зеленый оттенок. Очень красиво.

— Вопрос «Кавказу-2». Журналисты просят рассказать немного о вашем быте. Что едите? Кто где спит? Снятся ли вам сны? Были ли в полете какие-нибудь происшествия?

— Быт отличный. Аппетит тоже. Меню самое разнообразное. Сны черно-белые. Однажды, когда работали в орбитальном отсеке, неожиданно загорелось табло: «Вызываем на связь». А мы не в зоне радиовидимости с пашей территории. Посмеялись немного.

— Что хотите передать журналистам?

— Большой привет и пожелание, чтобы кто-нибудь из вас полетел в космос и своими глазами увидел эту красоту.

— Будем стремиться!

— Успехов вам.

— Спасибо. Журналисты благодарят вас и желают успешного продолжения полета. Особая благодарность от «Красной звезды», краснозвездовцев, от читателей за поздравления в канун пятидесятилетнего юбилея газеты.

Закончился сеанс связи. Корабль «Союз-13» пошел на сотый виток. Впереди у космонавтов работа по программе. А я снимаю наушники, микрофон и передаю их дежурному по связи. Волнение постепенно проходит. За стеклянной дверью пультовой комнаты ждут мои товарищи, журналисты. Наверное, они немного завидуют «Красной звезде».

Когда корабль ушел на «глухие витки», а экипаж, закончив трудовую вахту очередного рабочего дня, отдыхал, я спросил Владимира Шаталова, напряженным ли был прошедший космический день для Климука и Лебедева. Космонавт, который трижды встречался с космосом, ответил, что ненапряженных дней на орбите не бывает.

Как бы там ни было, но в течение всего этого, да и не только этого, дня я слышал по громкой связи, как «Заря» передавала на борт: «К вам претензий нет. Все нормально. Молодцы».

После этого вопрос: «Как выполняется программа полета?» — был просто излишним.

Минуло почти полтора года. Жарким майским днем весны 1975-го мы вновь провожали его в космос. На этот раз Петр Климук повел свой корабль к орбитальной станции «Салгот-4». Было сближение, была стыковка, был переход... Были долгие два месяца работы в космосе. Орден Ленина и вторая Золотая Звезда Героя -награда ему за этот подвиг.

Что потом?

Его назначили на должность начальника политотдела Центра подготовки космонавтов имени 10. А. Гагарина. Приняв дела, он продолжал готовиться к полету по программе «Салют» — «Союз». Было нелегко. И он ожидал этого. Но не знал, что все окажется много сложнее. Он понимал, что за годы пребывания в Звездном накопил определенные знания, профессиональный опыт, духовные ценности. А вот как все это отдать новому делу, людям, как заявить о себе?

Начальник политотдела — должность сложная, хлопотливая. Теперь он нес ответственность за всю партийно-политическую работу в коллективе. Но не мог он забыть и наказ академика С. П. Королева: «Прежде всего надо летать! Процесс познания, завоевания, покорения космического пространства требует прежде всего полетов».

27 июня 1078 года стартовал «Сотоз-30». Космический корабль пилотировал международный экипаж: командиром был дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Петр Климук, а космонавтом-исследователем — гражданин Польской Народной Республики Мирослав Гермашевский.

[Orionid]

31

ОДНАЖДЫ И НАВСЕГДА


Валентин Витальевич Лебедев

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук Валентин Витальевич Лебедев. Родился в 1942 году в Москве. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1973 году, второй в 1982 году.

Валентин Лебедев родился в суровое военное время. Еще мальчишкой мечтал стать летчиком.

— Почему? — Он пожимает плечами. — Семья наша «сухопутная», с авиацией никто и никогда связан не был, если не считать пассажирских рейсов по маршрутам Аэрофлота. Отец был танкистом. Любил свою профессию, любил танки, а мне хотелось летать. Не знаю даже почему.

Начало авиационной судьбы Валентина относится к 1959 году. Тогда он, семнадцатилетний паренек, только что получивший аттестат зрелости, приехал в Оренбург, где было летное училище.

Но проучился всего год, так как училище расформировали. Что делать? Куда пойти? Московский авиационный институт привлек факультетом летательных аппаратов. Однако летной группы или специального отделения в МАИ не было. А летать хотелось по-прежнему. И он решил сочетать учебу в вузе с занятиями в аэроклубе.

Студенческая жизнь в какой-то мере стереотипна: за зимним семестром следует весенний, между ними — сессии. Экзамены, зачеты, лекции перемежаются с практическими и лабораторными занятиями, курсовые проекты, чертежи, заводская практика и, наконец, дипломная работа. Конечно, не все так просто. Нужно учитывать профиль вуза, сложность дисциплин, высокие требования. Выручали большая трудоспособность, усидчивость.

Он рвался в небо, рвался неудержимо. Сначала «оседлал» планер, потом освоил Як-18 всех модификаций. Л-29 был первым реактивным, на котором он поднялся к облакам.

Для серьезных полетов требовалось время. Использовал отпуска и каникулы. Его знали на аэродромах Тушино и Серпухова, Коломны и даже в Луганске.

Он был счастлив: он летал! Но, завидев в небе вертолет, чувствовал, как манит его эта машина. Вроде бы и неказист на вид, трескуч, тихоходен, а вот замельтешит вислыми лопастями и рванется вперед, как спринтер с низкого старта.

Разрешение на переучивание не получил. Точнее, не получил с первого захода. Но он не отказался от своего намерения. Доказывал, просил, настаивал. И добился. Вертолет Ми-1 освоил по полной программе.

Забегая вперед, скажу: уже после окончания института, работая в конструкторском бюро академика С. П. Королева, он продолжал летать. Но все чаще появлялось чувство какой-то неудовлетворенности. Хотелось чего-то большего. «Суть не в том, сколько ты пробыл в воздухе, а сколько вынес из полета», — говорил он.

Добился, чтобы его направили в школу летчиков-испытателей. Освоил «миги», стал испытателем.


В. В. Лебедев и П. И. Климук перед подъемом на вершину ракеты, где их ждет 'Союз-13'

Но это было уже потом. Важное, поворотное событие произошло много раньше. Он учился на третьем курсе, когда в МАИ состоялась встреча студентов с известными летчиками и писателями. А. Осипенко рассказывал о боях в небе Испании, А. Науменко — о воздушных сражениях в годы минувшей войны, Г. Семени хин — о летчиках-космонавтах.

Дома Валентин сел писать письмо. «Прошу зачислить меня в группу космонавтов. Готов на любую работу, связанную с полетами в космос. Обещаю выполнить любое задание, отдам все силы...» И так далее. В конце стояла подпись: «Валентин Лебедев, студент МАИ». Адресовал свое послание Юрию Гагарину.

— На письме, которое я получил в ответ на свое заявление, — вспоминает Валентин Витальевич, — стоял шестизначный регистрационный номер. Можете себе представить, каковы были мои шансы стать кандидатом на полет в космос.

Вскоре ему разрешили пройти медицинскую комиссию. Заключение врачей -- годен. Слово «годен» казалось ему тогда самым прекрасным, самым всесильным. Но... для студента оно, увы, не имело силы: семье космонавтов нужен был готовый инженер. И вот годы, годы... Работа в КБ, заочная аспирантура, авторские свидетельства... «Все это очень интересно, — говорит он, — но я не мог не летать». Перешел на методическую работу: стал принимать участие в разработке бортовой документации, которой пользуется экипаж в полете, вместе с другими готовил старты космических кораблей.

В Звездный он пришел в 1972~м уже опытным инженером, хорошо представляющим сложности новой профессии — космонавта.

С командиром корабля П. Климу ком он познакомился во время совместных тренировок, которые превращались для них в своеобразное путешествие по всем системам корабля.

Потом был старт, выход на орбиту, работа в космосе... Руководитель подготовки советских космонавтов генерал-лейтенант авиации В. А. Шаталов так сказал об итогах космического рейса Климука и Лебедева.

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник-инженер Юрий Петрович Артюхин. Родился в 1930 году в деревне Першутино Московской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.

— Государственная комиссия высоко оценила работу экипажа. Как говорят, «высший балл». Командир корабля Климук и бортинженер Лебедев продемонстрировали исключительную слаженность и взаимопонимание, прочные знания техники и глубокое понимание сущности научной программы, которую они выполняли. Особенность данного полета в том, что экипаж работал во многом самостоятельно. Земля лишь контролировала ход проведения испытаний, экспериментов и исследований и выдавала на борт исходные данные для работы.

П. Климук и В. Лебедев не только укладывались в отведенные для той или иной работы интервалы времени, но и шли с перевыполнением графика. Экипаж полностью справился с заданием, сложность и напряженность которого вряд ли нуждается в комментариях. Там, на орбите, они были и астрономами, и физиками, и медиками, и биологами, и инженерами-испытателями, и экспериментаторами-исследователями...

13 мая 1982 года В. Лебедев вместе с А. Березовым отправился в новый космический полет на корабле «Союз Т-5». Корабль состыковался со станцией «Салют-7», и был создан новый орбитальный комплекс, принявший советско-французский экипаж, а потом и смешанный экипаж, в состав которого входила Светлана Савицкая.

Это была еще одна длительная экспедиция, продолжавшаяся 211 суток.

[Orionid]

32

ТРУДНАЯ ПОБЕДА


Юрий Петрович Артюхин

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник -инженер Юрий Петрович Артюхин. РОдился в 1930 году в деревне Петрушино Московской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.

Он стоял у маленькой доски, висевшей на двери, и чертил схему сближения и стыковки транспортного корабля с орбитальной станцией «Салют-3». Потом стер все и, стряхивая с пальцев кусочки мела, сказал:

— Вот так все это и будет...

— Когда?

— Наверное, в середине лета.

Повернулся к окну, вдохнул полной грудью весеннюю прохладу и тихо, словно про себя, сказал:

— Нужно научиться ждать...

Трудно этому научиться, очень трудно...

...Его я знаю давно. Еще с тех пор, как мы учились в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского. Потом были встречи в Звездном, где од вот уже более десяти лет работает и учится, готовится к стартам. В разговорах с ним, с его коллегами, с его командиром Павлом Поповичем он открылся по-новому.

Лицом Юрий похож на отца, хотя отец глядит со старой фотографии несколько хмуро, как, впрочем, и четверо его товарищей. Все пятеро в фуражках с авиационной кокардой. При портупеях, с птичками на рукавах гимнастерок, кубиками на петлицах. У одного — у его отца — орден Красной Звезды на груди за бои на Хал-хин-Голе.

Оглядываясь назад, вспоминая далекие годы детства, Юрий говорит:

— По-взрослому, по-мужски с отцом так ни разу и не поговорили. Сначала я был мал для такого разговора. Потом — его не стало.

Ранним утром 22 июня 1941 года отец ушел на вторую войну. А вскоре пришла похоронка: бомбардировщик ДБ-ЗФ не вернулся с задания... До сих пор в семье Артюхиных хранится фронтовой треугольник со штемпелем полевой почты и датой.

О судьбе отца Юрий узнал только перед самым отъездом на Байконур. В латвийской газете «Красное знамя» было напечатано следующее: «П. П. Артюхин служил в 1941 году командиром второй эскадрильи 200-го полка. Ветераны эскадрильи с гордостью называют себя артюхинцами. Из архивных документов и переписки с бывшими штурманами второй эскадрильи Н. А. Стогипым и С. А. «Невским выяснено, что 11. П. Артюхин начиная с первых дней Великой Отечественной войны не раз водил эскадрилью бомбардировать вражеские колонны в районе Двинска (ныне Даугавпилс).

7 июля 1941 года с одного из аэродромов Ленинградской области взлетела группа самолетов 1-го далыгебомбардировочного корпуса. В ее состав входила эскадрилья во главе со старшим лейтенантом П. П. Артюхиным. Перед ней была поставлена боевая задача — нанести массированный удар по вражеским скоплениям у переправы в городе Острове и на дорогах, чтобы задержать продвижение врага на Псков. Во время операции на паши самолеты напала большая группа «мессеров». Завязался неравный воздушный бой... Самолет Артюхина был подбит... Поиски продолжаются».

Юрий вспоминает Забайкалье и местечко, где базировалась авиационная часть, в которой служил отец; село Кричевицы, под Новгородом, где командир эскадрильи Петр Артюхин переучивал летчиков на новую технику. Отец затемно уходил и затемно приходил. Полеты, полеты, полеты... Но если выпадал у Петра Павловича свободный выходной, то для Юрия наступал праздник: с отцом ходили на лыжах, ездили в Новгород «смотреть старину», рыбачили.

А еще запомнились карандаши. Аккуратно заточенные, с длинными и острыми, как иголка, грифелями, оттого, наверное, особенно красивые, лежали они на столе у отца. Ими он делал пометки на полетной карте, рисовал условные значки, соединял их ровными линиями.

Точить карандаши отец умел и любил. Делал он это не торопясь, расстелив на столе газету и наточив перочинный нож, и чувствовались за его нарочитой медлительностью выдержка и терпение.

Юра в ту пору пошел в первый класс. С тетрадями в косую линейку было туго. И вот отец сам взялся линовать общую тетрадь наклонными тонкими линиями. Ночь не вставал из-за стола, но все сто листов с удивительной аккуратностью были разлинованы «под первоклассника».

— У меня и сейчас эта тетрадь перед глазами, — вспоминает Юрий. — И за этой тетрадью я вижу характер отца.

А потом были глухие разрывы, черный зловещий дым, пляшущие языки пламени и терзающий душу женский плач. Товарный поезд с эвакуированными пробивался на восток, пропуская встречные эшелоны с войсками и техникой.

С тех пор прошло почти сорок лет, но перестук колес, радуга, однажды к вечеру вдруг появившаяся над маленьким разъездом, нет-нет да и всплывут в памяти и напомнят о том тревожном и горьком, не помнить чего он не может.

...Заснеженная равнина, пересеченная оврагами. Лютые морозы военной зимы. Нетопленые классы, мальчишки и девчонки, шмыгающие носами, сквозняки, серые листы без всяких линеек, больше напоминающие промокашку, чем писчую бумагу. Учительница в пальто и платке. Они тоже закутаны. Руки мерзнут. Писать нельзя, и они внимательно слушают. Учебный год начинался на месяц позже и кончался на месяц раньше: весной — посевная, осенью — уборочная, а в деревне Воздвиженская — старики да женщины, одним им со всей работой не управиться. К концу мая, когда после весеннего разлива река возвращалась в свои берега, начиналась колхозная страда. Мальчишки в ватниках с чужого плеча готовили технику, правили лошадьми, сажали рассаду. Летом — сенокос и ферма, полив, ночи у костра возле выпасов табуна...

В девятом классе стал задумываться, что делать дальше. Его долг — идти по стопам отца, решил он. В военкомате, куда пришей, когда ему исполнилось семнадцать, заявил, что хочет поступить в Балашовское училище летчиков-бомбардировщиков.

Через год, сдав последний экзамен на аттестат зрелости, он проходил медицинскую комиссию. Результат был неожиданным: не годен. В военкомате посоветовали поступить в техническое училище. Он попросил, чтобы его направили в 1-е Московское Краснознаменное, ордена Ленина военное авиационное училище связи. Когда прибыл в столицу, оказалось, что училище находится не в Москве, а в Тамбове, йотом еще одна новость: в Серпуховском училище недобор, и группу москвичей переводят туда. Попал в эту группу и Юрий Артюхин.

После выпуска техник-лейтенант Юрий Петрович Артюхин получил назначение в Забайкальский военный округ, туда, где когда-то служил его отец. Первая армейская должность — старший техник авиаэскадрильи, в которой были штурмовики известного конструктора С. В. Ильюшина Ил-10.

Бывало, уходят «илы» на выполнение учебных заданий, а он, впившись глазами в небо, провожает их, пока не растворятся в голубизне черные точки строя. В такие минуты ноющей болью вспоминалась злополучная медицинская комиссия. Самое обидное было то, что через год очередное обследование он прошел без всяких ограничений. Но то было через год...

Однажды не выдержал, подошел к командиру, попросил взять его в полет. Комэск Герой Советского Союза Л. Обелов не отказал. Первый раз Юрий занял место во второй кабине учебного самолета. Набор высоты, голубой шатер над головой, переворот, стремительное падение навстречу слегка колыхающейся земле — и снова вверх... Разве можно забыть такое! В следующий раз он занял место стрелка-радиста на Ил-10. Шли на бреющем. Земля неслась прямо под крылом, казалось, ее можно достать рукой. Юрий услышал голос комэска:

— Ну как! Нравится? Сейчас снизимся еще.

Самолет взмыл вверх, резко наклонился на крыло. Ушла куда-то вниз опрокинутая земля. Курс — на аэродром...

Два полета. Всего два. Но осталась в сердце тяга к прозрачной голубизне, к сладкому холодку секундной невесомости и захватывающей дух скорости. Тяга и пустота. Словно что-то потерял, какую-то привычную среду. В штурмовом авиационном полку одни летали, другие оставались на земле. Он был с теми, кто видел небо только с земли. Был и не мог не быть. Небо могла заменить лишь наука. Тогда-то и появился рапорт с просьбой разрешить сдавать экзамены в инженерную академию.

В «Жуковке» определилась еще одна его привязанность. Любил математику, теорию автоматического регулирования, светотехнику. С головой ушел в научную работу. Все свободное время делил на три части: домашние задания, научно-исследовательская работа и спорт. Как уживались эти три направления, говорят такие факты: в зачетной книжке четверки и пятерки (причем вторых больше), его избрали членом совета военно-научного общества слушателей, включили в сборную академии по лыжам.


Участники 56-й Генеральной конференции ФАИ приветствуют советских покорителей космоса

В его служебных характеристиках и аттестациях все чаще стали появляться такие строки: «Отличник учебы, имеет склонность к научной работе...», «Заслуживает рекомендации для поступления в адъюнктуру...». В 1957 году Юрий Артюхин стал членом Коммунистической партии. После окончания академии его оставили работать на кафедре авиационных приборов и автоматов. По-прежнему не хватало времени. Он был членом партийного бюро, агитатором, участвовал в спортивных соревнованиях, выступал на научных конференциях, «мудрствовал над разными штучками» (так называет он свою изобретательскую работу).

Когда кафедре выделили свою ЭВМ, руководство решило поручить Артюхину шефствовать над ней. Иными словами, Юрий стал «начальником машины». А она, его подопечная, как назло, оказалась с норовом, капризная. Вот и возился с ней, изучал, осваивал. Поначалу боялся трогать — вызывал представителей завода. Потом понял, что так дело не пойдет: надо самому ее «врачевать» и не «классическими методами», указанными в инструкции по эксплуатации. И словно почувствовав, что «начальник» строг и крут, электронный вычислитель заработал...

Я видел у Юрия дома солидную пачку плотных листов. Это его награды: грамоты за активное участие в научно-исследовательской работе, авторские свидетельства за рационализацию и изобретательство (их более десятка), грамоты за спортивные достижения. Среди них и документ, удостоверяющий, что он чемпион Звездного.

А как попал Юрий сюда? Заканчивался 1961 год, когда совершил свой полет Юрий Гагарин, год, который стал началом космической эры. Представитель Центра подготовки космонавтов беседовал с Артюхиным, с пристрастием расспрашивал о работе, о планах на будущее, интересовался здоровьем. Потом задал ему вопрос: «Хотите посвятить себя испытательской работе?» После выжидательной паузы добавил: «Не авиационной, а космической?»

Их было несколько, инженеров из «Жуковки», которые получили право быть кандидатами для поступления в Центр подготовки космонавтов. Через барьеры отборочных комиссий прошли не все. Юрия зачислили в отряд.

Потом была работа: час за часом, день за днем, год за годом. Были тренировки, были долгие месяцы учебы и экзамены. И снова учеба, и снова тренировки. В КБ и на заводах делали новые корабли, составлялись программы экспериментов и исследований, которые требовалось провести. Государственная комиссия назначала экипажи испытателей. И был весь этот период «обыкновенно трудным». А дату его старта предугадать было нельзя. Когда в космосе летали три «Союза» (шестой, седьмой и восьмой), он находился в океане, на борту исследовательского судна «Космонавт Владимир Комаров», на нем же следил за полетом А. Николаева и В. Севастьянова. Когда экспедиция из трех человек отправилась «обживать» орбитальную станцию «Салют», Юрия снова командировали в океан, на этот раз на судно «Академик Сергей Королев».

Южные широты опалили его лицо жарким соленым ветром и солнцем. Океан, эта свободная стихия, лениво сопел, вздыхал, ворочался, временами замирал, словно впадая в глубокий сон, то вдруг темнел, хмурился, вздымал белогривые волны... Шумели над головой тропические ливни, поражали своей красотой рассветы, когда на фиолетовом небе обозначалась полоска зари, горизонт становился огненно-бордовым. Казалось, будто он охвачен пламенем гигантского пожара. А в космосе шла работа.

Сеансы связи, прием информации, передача заданий... На первый взгляд, вся работа на кораблях казалась однообразной и монотонной. Но все, что здесь делали, было важным и ответственным. Юрий понимал это и гнал прочь расхолаживающие мысли.

В свободные от работы часы выходил на палубу: кругом океан. Строгость и печаль — вот чувства, которые рождались тогда, и очень хотелось увидеть белые стволы берез, вдохнуть запах земли, пройти по росистой траве.

Да, время не знает устали. Идет и идет вперед и не может остановиться хоть на самую малость, некогда ему поразмышлять, оглянуться назад... Человек же может. Он тоже устремлен вперед, тоже спешит, ему очень некогда. Но вдруг наступает мгновение, и он останавливается, возникает потребность оглянуться назад, чтобы отчетливо, в подробностях увидеть пройденный путь. Чтобы мысленно сказать спасибо людям, которые все эти годы были рядом: учителям, командирам, товарищам... Вспомнить их мудрые наставления. А Юрий вспоминает еще и слова отца: «Не ищи легкой победы. Победа должна быть трудной, тогда она прочная».

Так у него и было. В тот самый день, когда в Звездный вдруг сразу пришло лето. Как-то разом зацвели сады, защебетали неугомонные воробьи, плескаясь в теплых лужицах, тужурка показалась тяжелой и узкой. А им сказали: «Завтра отлет на космодром». Потом старт «Салюта-3», опробование станции в автоматическом режиме, стыковка с ней «Союза-14» и две недели космической работы на борту «звездного дома»...

Вот, собственно, и все. А может быть, это только начало?

[Orionid]

33

ДВЕ НОЧИ ЖИЗНИ


Геннадий Васильевич Сарафанов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник Геннадий Васильевич Сарафанов. Родился в 1942 году в селе Синенькие Саратовской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.

Она и сейчас стоит перед глазами, эта августовская ночь Байконура. Ночь его старта. Черное небо. Выхваченная прожекторами из густой темноты, ракета, ослепительно белая, стянутая фермами, слегка парила и, казалось, испытывала то же нетерпение, что и он.

Автобус притормозил и остановился. Шаг вниз и несколько шагов вперед. Скафандр сковывал движения. В нем хорошо работать в космосе, но ходить по земле... И все-таки эти шаги и эту ночь он будет помнить всю жизнь. Доклад председателю Государственной комиссии, знакомые лица конструкторов, последние рукопожатия и еще несколько шагов к лифту. Подъем. Остановка. Открыт посадочный люк. Внизу группа провожающих. Внизу светло, краски кажутся яркими, сочными. Вверху — бархатная чернота. Всего секунды нужны ракете, чтобы проткнуть этот темный купол и вырваться навстречу Солнцу, Секунды...

Старт, выход на орбиту, невесомость, тридцать три рабочих витка — обо всем этом он уже знал, знал по рассказам других, знал по тренировкам. И в то же время все это было совсем новым, совсем не таким... Нет, все это надо было пережить и испытать самому. Все это открылось ему в ту августовскую ночь.

Двое суток полета пролетели быстро. Рабочий график уплотнен до предела. Работа, работа и работа. А потом ночь посадки. Космические корабли в разное время суток возвращались в земную гавань: на рассвете, днем, под вечер. Ночью до него еще никто не садился. На долю их экипажа выпало впервые пройти эту неизведанную тропу.

...Родился Геннадий Сарафанов в суровом 1942-м в волжском селе Синенькие, что неподалеку от Саратова. Семи лет пошел в школу, в четырнадцать вступил в комсомол, в двадцать один год стал коммунистом...

— Если бы не авиация и не космос? — Он на минуточку задумывается и без тени наиграниости отвечает: — Я стал бы инженером или путешественником, а может быть... — Он смолкает и пожимает плечами. — Не знаю. Вопрос сложный. С первого шага, за которым стоял выбор профессии, прошло много лет.

Говорил он вроде бы и спокойно, но не равнодушно, слова находил скупые, но точные:

— Характер — качество не врожденное, а воспитанное. И не кнутом, а добротой. Так говорил мой дед Прокофий Лндрианович, человек мудрый, многое повидавший на своем веку. Дед прав. И пусть не довелось ему постичь всей глубины науки, читать Дарвина, рассуждал он примерно так: коль скоро труд из обезьяны сделал человека, то Человека из человека тем более можно сделать...

Он рассказывал о своем отце, который был военным инженером, о матери, с раннего детства познавшей тяжесть труда в те годы, когда жизнь в стране еще только становилась на твердую основу, и, конечно же, о деде, который преподал ему первые уроки жизни.

Дед учил быть правдивым, не лгать даже в мелочах. Наблюдая за ним, маленький Генка познавал мудрость земных дел: как плести корзины, готовить рыбацкую снасть, вялить рыбу, держать рубанок, красить оконные рамы...

Нередко с дедом выходил на берег Волги, и уж тут рассказам деда не было конца. Генка слушал как зачарованный про богатырей бурлаков, про крестьянские бунты, про первые пароходы, про звонкие и певучие гудки над Волгой, про знаменитых капитанов, про минувшую войну...

Дымился в траве снятый с костра котелок. Рядом тяжело вздыхала терпеливая Волга. И стояла над туманной водой, над далекими огоньками бакенов до самых звезд тишина... Генка ждал, когда же дед начнет новый рассказ. Во всех дедовых историях были люди, сильные характерами, смелые, решительные, делающие добро, восстающие против зла. И когда мальчишка слушал все это, ему хотелось, до боли хотелось быть настоящим человеком. Капитаном? Нет. Бакенщиком? Тоже нет. Летчиком? О небе дед никаких историй не рассказывал. Просто хотелось мальчишке быть сильным, ловким, смелым. А главное — уметь все делать самостоятельно.

О покорении пятого океана он в ту пору не думал. Да и авиационная биография Геннадия Сарафанова началась несколько необычно. У каждого своя страсть, свое увлечение. Одни марки собирают, другие — монеты старинные, третьи — пластинки или книги редких изданий. А вот у него была тяга к радиотехнике. После уроков спешил домой, старательно выполнял задание на завтра и, позабыв о времени, принимался колдовать над радиоустройствами. Ремонтировал приемники, собирал по журнальным схемам различного рода усилители, сделал даже радиостанцию УКВ диапазона.

Казалось, ничто не может соперничать с его увлечением радиотехникой. Но... Когда Геннадий учился в 9-м классе, в школу пришел новый учитель по труду. Спокойный, сдержанный, аккуратный во всем, строгий и удивительно доступный, он вдохнул новую струю жизни в ребячьи будни: кто успевал в учебе и достойно вел себя на уроках, мог стать членом автокружка и научиться управлять автомашиной. Упустить возможность общения с техникой? Таких в классе не нашлось. Одним из первых «автомобилистом» стал и Геннадий Сарафанов.

С приходом нового учителя на школьном дворе появился старенький, видавший виды автобус. Прибыл он не своим ходом, а на буксире, так как был без двигателя и без многих деталей, грязный, битый, скрипучий... А ровно через год мальчишки 16-й Саратовской школы выехали на нем на прогулку.

Бывало, мчит машина по шоссе, шумят, веселятся ребята, и вдруг в небе появится самолет. Сразу смолкают голоса. А учитель долго смотрит вслед растворяющейся в голубизне точке. Для пилота всегда мучительно расставаться с небом. Чтобы не мешать учителю возвращаться в свое прошлое, ребята затихали.

Лучше других понимали состояние Бориса Александровича одноклассники Сарафанова Геннадий Иванов и Володя Понарин. Оба учились в аэроклубе, оба летали на планерах, прыгали с парашютом. Они-то и подали идею: «Давайте махнем всем классом в авиационное! Летать!» Призыв всколыхнул, заставил волноваться, торопить время, мечтать, сомневаться... Посоветовать мог только он, учитель, бывший пилот ГВФ. К нему и пришли мальчишки со своими думами и планами.

— Запомните, ребята: будет трудно, очень трудно, но очень интересно, потому что умение управлять самолетом, умение покорять небо требует упорных знаний...

Разговор был долгим, задушевным. Учитель вспоминал свою молодость, рассказывал о полетах, о тружениках неба. И так же как в детские годы, Геннадия волновали рассказы деда, так и теперь поманили его, повели за собой истории о людях-птицах.

Вскоре появилась в военкомате пачка заявлений учащихся 16-й Саратовской школы с просьбой направить в авиационное училище. Написали их все мальчишки 10 «Б». А прошел через отборочные комиссии только один — любитель радиотехники Геннадий Сарафанов.

Сначала попал в школу первоначального обучения. Потом было Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков, государственные экзамены, которые он сдал отлично, диплом летчика-инженера, служба в гвардейском полку и полеты, полеты. Входил он в небо жадно, летать любил, умел найти в каждом полете что-то новое, что не было известно раньше.

Полеты начинались и утром, и ночью, и у каждого своя прелесть. Но особенно он любил взлет на заре. Тяжелая машина набирала высоту неторопливо. Под крылом плыла просыпающаяся земля, напоминающая цветную карту из школьного учебника географии. Равномерно бежали поезда с востока на запад — навстречу солнцу. Белые барашки облаков на секунды закрывали землю, бросая нестройные тени на поля и леса. Земля казалась тихой, застывшей, как бы досыпающей последние часы перед началом нового дня.

Так начинался и тот памятный полет. Мерно гудели моторы. Командир корабля время от времени уточнял у штурмана данные о маршруте.

Внизу петляла Волга — река его детства, пестрели квадраты полей, впереди туманился горизонт.

— Справа, пятнадцать километров, грозовая облачность,- сообщил штурман.

«Далеко»,- подумал Геннадий. Он сидел на правом сиденье и невольно повернул голову в сторону грозы.

— Слева то же самое,- добавил штурман. — Только удаление побольше — километров двадцать.

Груз на борту огнеопасный. Но времени на большие обходы грозового фронта не было. Да и нужно ли сворачивать с маршрута, если гроза далеко?

Вдруг сбоку что-то сверкнуло. Геннадий увидел голубой светящийся шар. Он мчался навстречу самолету. Секунда — и страшный треск наполнил кабину. Машину основательно тряхнуло. И сразу же наступила тишина. Настороженная, тягучая. И только приборы бесстрастно фиксировали параметры полета.

Молчание нарушил командир:

— Можно подумать, что стреляющие пушки везем...

И снова тишина. Снова сосредоточенность на рабочих местах. Ни паники, ни нервозности. Словно ничего и не произошло. На земле, когда самолет зарулил на стоянку, нашли на его борту две отметины: от входа и выхода шаровой молнии.

«Вот ведь как,- промелькнула у многих мысль,- металл не выдержал, а люди хоть бы что. Характеры!»

Да, характеры. Летные характеры. Человек без характера летчиком никогда стать не сможет. Таков закон неба.

В служебных характеристиках Геннадия Сарафанова, где он аттестуется как летчик, сказано:

«В процессе обучения приобрел хорошие навыки в обслуживании самолета в качестве борттехника...», «Принимает активное участие в рационализаторской и изобретательской работе...», «Имеет хорошую теоретическую подготовку и отличную летную практику...», «Летать любит, летает грамотно...», «В воздухе спокоен, вдумчив...».

В его характере — вникать в самое существо дела. Не только уловить смысл, понять принцип — это лишь первый шаг, — но и докопаться до самой глубины, разобраться во всех деталях, во всех тонкостях. Так было и с радиотехникой, и с восстановлением автомобиля, и с созданием усовершенствованного тренажера в училище, и даже в Звездном, где он то и дело что-то придумывает и осуществляет.

«Человек постоянно должен что-то делать» — таково его кредо. Это «что-то», на первый взгляд, звучит абстрактно, но так только кажется. Он мечтает о свободном времени, которого у него почти никогда не бывает, хочет заняться наукой. А еще он любит ходить в лес и читать книги, потому что «в них — человеческий океан, природа, характеры и судьбы».

В Звездный он пришел в 1965 году, хотя «космический взрыв» в его душе произошел много раньше — в тот «неожиданный» день 12 апреля 1961-го. В училище шли занятия. И вдруг дежурный на командном пункте принял переданное по радио сообщение ТАСС: «...в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту».

Окончив училище, лейтенант Геннадий Сарафанов подал по команде рапорт с просьбой направить его в отряд космонавтов. Вот, собственно и вся его биография. Остальное вы знаете. Знаете, что он стал космонавтом-31, что стартовал на «Союзе-15», что, покинув Байконур ночью, он ночью же привел корабль на Землю.

[Orionid]

34

ВЧЕРА, СЕГОДНЯ И ЗАВТРА


Лев Степанович Демин

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник инженер Лев Степанович Демин. Родился в 1926 году в городе Москве. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.

На космодроме Льву Демину вручали удостоверение. В этом документе говорилось, что Лев Степанович Демин является бортинженером космического корабля «Союз-15». Помню, как дрогнули его скулы, как засветились глаза, как тень волнения мелькнула на лице. Он был счастлив и горд и не мог скрыть своих чувств.

Я невольно сравниваю его путь к старту с тем, который пролетел командир «Союза-15». В биографии бортинженера крутых поворотов больше. В отряде его шутливо называют Дедом. Точнее, космическим Дедом. Не потому, что возрастом обошел многих — как-никак за плечами в тот год было уже сорок восемь. Просто так случилось, что он первым из летчиков-космонавтов обзавелся внуком.

Родился он в Москве. Когда началась война, ему шел шестнадцатый год. Взвесив все «за» и «против», решил поступить в спецшколу ВВС. Поступил. Проучился немного и... бросил. Причин на то было две: первая — школу эвакуировали в Сибирь, а уезжать в тыл, когда шла война, он не мог; вторая — математический расчет. Рассуждал: три года учиться, а когда же на фронт? И решил, что начинать надо с аэроклуба. Но помехой — стал возраст: не добирал почти два года. Пока придумывал, как поступить, аэроклуб тоже эвакуировался.

Осень сорок первого, зима сорок второго... Трудное, очень трудное то было время. Раненный и перераненный в империалистическую и гражданскую войны, отец его, Степан Петрович Демин, в действующую армию не попал. Видя, что переубеждать военного комиссара бесполезно, остался, как говорили тогда, на трудовом фронте. Анна Петровна работала в мастерской, где шили обмундирование для войск. Днями, ночами... Сына почти не видела. Одно слово — война.

Лев остался один. Товарищи, что были постарше, ушли на фронт, другие уехали на восток, где работали или учились. Он вроде бы остался не у дел. Терзался, тосковал…

«Личное всегда надо уметь подчинять общественному». До той суровой поры Лев принимал эту истину на веру, не особенно вдумываясь в ее огромное содержание. Он знал только, что это нелегко, но лишь теперь впервые осознал, что это надо. Надо! Не сидеть же сложа руки в такое время.

На завод буровых машин, где в ту суровую пору делали болванки для снарядов, его приняли учеником токаря. В цехе — одни мальчишки. Учил старичок мастер. Кузьмичом звали. Говорили, что ему восемьдесят лет, свое давно отработал, на пенсию ушел с почетом. Но вот вернулся. Война! Старый, седой. Взгляд с лукавинкой. Ходит тихо, шаркает — ноги больные. Папироску изо рта не выпускает. Руки быстрые, в кисти тонкие. Глаз острый. Необычный дед, а главное — без подвоха. Не кричал Кузьмич на ребят, не суетился. Жалел. Но что сделаешь, когда кругом одни мальчишеские руки, а существуют нормы, нормы военного времени и большая нужда в этих самых артиллерийских болванках, которые мальчишки вдвоем с трудом устанавливали на станок?

Хотелось спать, хотелось есть. Кусок черного хлеба, запитый водой, отцовские ботинки с носами, набитыми газетной бумагой,- и снова на завод, к станку. Под лучами резавших тьму прожекторов, при треске зенитных пулеметов, установленных на крышах домов, по темным и пустынным улицам холодной военной Москвы.

Однажды вернулся со смены и встретил мать. Сидит и плачет: «Товарищ твой, Вовка, из госпиталя вернулся, покореженный, чуть живой». Володя Сотников был на три года старше Левы, на фронт ушел в первый же день, воевал десантником. Разные бывали задания. Однажды группу парашютистов сбросили в глубь обороны противника. В состав группы входил и Сотников, приятель Демина. Когда земля колыхнулась где-то далеко внизу, рядом с ним разорвался зенитный снаряд. Всего его располосовали осколки, казалось, и жизнь убил фашистский металл. Но врачи выходили, спасли.

Рассказывая о страшном лице войны, Володя был спокоен, не уходил от правды, но и не сгущал краски. Говорил он все больше о постороннем — о парашюте, который выручал его, об автомате, который не дал ни одной осечки, о товарищах, с которыми шел в бой. Впрочем, так ли уж о постороннем? Просто, когда настал час, потребовавший от него всего его опыта, всего мужества, напряжения всех его сил, он добровольно вызвался на рискованное задание. Досадовал об одном — рано отвоевался.

Лева каждый день навещал товарища. Отстоит двенадцать часов у станка и вместо сна — на квартиру Сотниковых. Много думал и о своей судьбе. Наконец решил: надо возвращаться в спецшколу, через нее дорога к небу, к фронту.

Тогда-то Степан Петрович как бы впервые увидел сына: раздался в плечах, большие и сильные руки. Взрослый, добрый... Круто поворачивает свою жизнь, и делает это как мужчина.

В действующую армию Лев Демин не попал. Спецшколу окончил в 1945-м, после того как отгремели последние залпы войны. Школа первоначального обучения летчиков, куда он получил направление, вскоре была расформирована. Казалось, что судьба нарочно подстраивает ему эти каверзы. А тут еще «срыв» в Борисоглебском училище летчиков. На медицинской комиссии врач-окулист вдруг спросил его: «У вас в семье кто-нибудь носит очки?» «Отец и сестра»,- последовал ответ. «Все ясно»,- пробурчал врач, а в медицинской книжке появилась запись: «Не годен».

Но он остался в армии. Поначалу окончил школу авиамехаников, потом авиационное училище связи, работал командиром радиотехнического взвода...

В пору его «исканий себя» утверждалась реактивная авиация, и его потянуло в науку. Потянуло с такой силой, что позабыл он и о сне, и об отдыхе, не знал выходных, не знал отпусков. Одолел все преграды: набрал проходной балл на конкурсных экзаменах.

Вспоминая те годы, Лев Демин многое связывает с учебой и работой в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского. Здесь он познавал инженерные науки, здесь создавал оригинальные устройства, облегчающие проведение экспериментов в учебных лабораториях, здесь стал членом партии коммунистов...

Все шло, как говорится, своим чередом, но вот после завершения учебы, став инженером лаборатории, Демин встретился на одной из кафедр со своим сокурсником по авиационной спецшколе Володей Комаровым. Вспоминали товарищей, разбросанных по всей стране, толковали о делах научных. И конечно, не знали, что пройдет несколько лет и судьба вновь сведет их. На этот раз в Звездном городке.

Два года в академии, два года систематической работы над научными проблемами привели к тому, что командование рекомендовало его для поступления в адъюнктуру. Вступительные экзамены сдал легко. По четырнадцать — шестнадцать часов ежедневно отдавал он своей теме, считал, пересчитывал, обосновывал, находил вдруг ошибку и начинал все сначала. Но какое великое счастье испытывает человек, когда его решение признается тем новым словом в науке, ради которого был затрачен весь этот огромный труд. Он испытал такое счастье.

Утро 12 апреля 1961 года. Оно и решило его судьбу. Он поставил перед собой задачу; искать путь в отряд космонавтов и обязательно найти.

И снова встреча с Владимиром Комаровым. Случайная. Но как помогла она ему тогда! Разговор был коротким. «Ты там?» — «Да». — «Трудно?» — «Трудно». — «Интересно?» — «Очень». — «Как попасть?..» Как оказалось позднее, все сроки набора уже прошли, группа кандидатов завершала этапы отбора, рапорт его где-то «блуждал»...

Вызов пришел, как всегда, неожиданно, а вместе с ним пришли тревога и надежда. Больше всего волновала Льва Демина предстоящая медицинская комиссия. Нет, не в здоровье своем он сомневался. 20G

Армия закалила. В памяти вставал тот нелепый случай с очками. И все-таки настал момент, когда он пришел в Звездный и включился в работу.

Когда говорят, что человек прожил большую жизнь, мысленно представляют себе годы труда, годы радостей, годы неудач, высокий порыв творческого вдохновения, человечность, глубину мыслей. Именно таков кандидат технических наук полковник-инженер Лев Степанович Демин.

Н разговаривал с ним после тренировки, последней перед полетом. Он вдруг обронил такую фразу: «Вчера уже было, сегодня есть, а завтра только еще будет. Будет? Нет, оно уже есть, есть во вчерашнем и сегодняшнем. Мы не могли бы полететь без тех полетов, которые были до нас. Наш полет нужен тем, кто полетит завтра». В этих его словах большой смысл.

Накануне старта мы опять увиделись. Он тщательно вымыл свой голубой «Москвич», загнал его в гараж: «Пусть отдохнет немного». И неожиданно для меня попросил: «Про космического Деда не пиши. Стоит ли?..» И вдруг оживился: «Внука Володей назвали. Владимиров у нас в семье ни в одном поколении не было. А он появился на свет в день 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Вот и решили назвать его в честь вождя».

Я не давал ему обещания молчать, поэтому и рассказал вам эту историю.

[Orionid]

35

«ДЛЯ НАС ЭТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ...»


Алексей Александрович Губарев

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза полковник Алексей Александрович Губарев. Родился в 1931 году в селе Гвардейцы Куйбышевской области. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1975 году, второй — в 1978 году.

Это было сразу же после испытательного полета «Союза-12», Экипаж корабля прибыл в Звездный и находился на карантине, Первый ужин на земле, в кругу родных и друзей. По-праздничному накрыт стол, только в бокалах не шампанское, а апельсиновый сок. Таков послеполетный режим. Первым поднял тост командир корабля Василий Лазарев. «За наших дублеров! Большое им спасибо!» — сказал он. Олег Макаров, бортинженер «Союза-12», поддержал его: «За наших дублеров! За их полет!»

Тогда я узнал, что во время полета «Союза-12» на связи были Алексей Губарев и Георгий Гречко. За них, за дублеров, и поднял свой первый тост основной экипаж.

Вспомнился этот случай потому, что в словах о дублерах было нечто большее, чем признательность. В них были товарищеская теплота, уважение и то понимание человеческого состояния, которое не нуждается в пояснениях. После этого много дней, сложившихся в месяцы, я ходил по следам этих двух жизней, чтобы понять, что им дало право стать основным экипажем. Бывая в Звездном и на Байконуре, знакомился с их товарищами по работе, листал личные дела, беседовал с ними самими... И каждый факт мог бы стать сюжетом отдельного очерка, потому что открывал какую-то часть их казни, их характера, того, без чего судьба каждого из них — человека и космонавта — не состоялась бы.

1941 год... Ему едва исполнилось десять, когда началась война, В ту пору семья жила в совхозе неподалеку от Зеленограда. Отец, Колхозный бригадир, умер в 1936 году, и они жили впятером: мать, Он и три сестры. В их местах проходил крюковский рубеж, на котором остановили фашистов, рвущихся к столице. Земля гудела от взрывов бомб и снарядов. Рваные воронки, сломанные деревья, красный от крови снег, одинокие печные трубы среди тлеющих развалин, растерзанные тела людей... Все это стоит перед глазами и сейчас, спустя тридцать с лишним лет.

Он помнит лязганье металла, скрежет гусениц громадин, разрисованных черно-белыми крестами, зловещие голоса оккупантов, расстрелы. Помнит виселицы, застывшие трупы с бумажными или фанерными табличками, на которых чужая рука, коверкая русские буквы, писала «коммунист», «партизан»...

Десять дней он жил в этом аду. Десять бесконечно долгих дней, которые сделали удивительно зыбкой, неразличимой грань между жизнью и смертью. Был ли страх? Наверное. Человек, а тем более ребенок, не может не бояться. Но была еще и ненависть в мальчишеском сердце, жгучая ненависть к тем, кто пришел вешать и убивать, жечь дома и угонять людей в неволю.

Но память хранит и другое. Он видел героизм тех, кто дрался за родную землю.

Враг отступил, оставив на месте совхоза дымящееся пепелище. Вернулась из леса Ефимия Ивановна Губарева с четырьмя детьми, а ни дома, ни крова нет.

В 1942-м переехали в Куйбышевскую область, в село Гвардейцы, что под Борском. Время тяжелое, голодное. В поле одни женщины да дети-подростки. А нужно было и пахать, и сеять, и убирать. В поле труд нелегкий. Запряг поутру четырех лошадей, ушел на борозду в степь и только к вечеру назад. Ноет спина, болят руки, ноги как ватные, голова кружится от постоянного недоедания. А завтра — то же самое.

В 1945-м снова вернулись в Подмосковье. Стал дальше учиться. В школе дела шли хорошо. А после десятилетки видел только одну дорогу — в небо. А однажды заколебался. Вернулся в их места демобилизованный моряк. Щеголял формой, флотскими манерами. И Алексей засомневался: «Флот или авиация?» И вдруг в газете объявление: идет набор в училище морских летчиков. Училище, правда, было техническое, но соединяло и небо, и море. Поступать поехали вдвоем: Алексей и его двоюродный брат Валентин. Сдали экзамены, начали учиться. «Валентин,- признался однажды Алексей,- уйду я отсюда. Летчиком хочу стать. Понимаешь: лет-чи-ком!» И надо же, приходит к ним в училище разнарядка — перевести в летную группу несколько человек.

Он перешел в училище морских летчиков. Через год в составе тех, кто особенно успешно осваивал программу и имел высокий балл по всем дисциплинам, его перевели сразу на третий курс. А в 1952 году лейтенант Алексей Губарев был направлен для прохождения дальнейшей службы в одну из частей авиации Тихоокеанского флота.

Дальний Восток. Приморье... Край сопок и туманов, край резкой смены погоды, красивый и суровый. Там он становился летчиком, там познавал всю мудрость неба, учился выбираться из, казалось бы, безнадежных ситуаций.

Полеты над морем... Задания разные: «удары» по кораблям «удары» по береговым объектам, в одиночку и группами. Однажды шли в плотных боевых порядках, крыло в крыло, на большой высоте. С земли поступила команда: заходить на посадку звеном, интервалы минимальные.

Погода тихая, нет ни облачка. Термометр на земле показывает плюс тридцать. Воздух над аэродромом прогрелся так, что казался плывущим, дрожащим, словно все кругом превратилось в сплошную играющую струю, какая обычно тянется за двигателями впереди идущего самолета.

Его «ил» шел плавно, послушно реагировал на рули. Но вдруг самолет резко тряхнуло и бросило с крыла на крыло. Высота 150 метров, земля совсем рядом, а машину бьет и бьет. В голове одна мысль: «Растяпа, угодил-таки в спутную струю!» Руки крепко сжали штурвал. Увеличил обороты. Когда бросило влево, «выхватил» самолет из струи. Выровнять удалось у самой земли. На второй круг уходил с твердой уверенностью, что подобное никогда не повторится.

Летчики знают, что любая ошибка пилота может быть чревата тяжелыми последствиями. Ошибка в момент, когда «пет высоты», особенно опасна.

Память хранит и другой случай. Шли контрольные полеты. Технику пилотирования проверял Герой Советского Союза генерал С. Гуляев. Взлетели. Алексей действовал четко, на вводные реагировал быстро, вдумчиво. На короткое «Возвращаемся» ответил так же коротко «Есть!» и перевел машину на снижение. Вот тут и случилось то, чего не мог предвидеть ни он сам, ни тот, кто сидел во второй кабине. Все вокруг вдруг наполнилось густым едким туманом. Он затруднял дыхание, застилал мутной пеленой остекление, осложнял полет.

— Товарищ генерал, наденьте маску и очки... — Это были первые его слова после того, как он понял, что причина в лопнувшей трубке гидросистемы. И спокойно добавил: — Я все вижу, продолжаю пилотировать.

Губарев верил, что сумеет довести самолет до аэродрома и посадить. Он знал также, что проверяющий ему доверяет. Его спокойное «Действуйте» придало Алексею еще большую уверенность.

На посадке он уже почти ничего не видел. Машинальное движение рукой по стеклу, естественно, не улучшило видимость. Открыл форточку. Лицо вплотную придвинулось к приборам. Шасси... Разворот... Закрылки... Ручку чуть-чуть на себя... И вот оно, легкое касание полосы.

Генерал не спешил давать оценку действиям проверяемого. Он смотрел на усталое лицо летчика, глаза которого еще продолжали слезиться от распыленной жидкости из гидросистемы, потом, обернувшись к собравшимся у самолета офицерам, сказал:

— Ставлю в пример. — И уже только Губареву: — Молодец! У меня нет замечаний...

Позднее, когда Сергею Арсентьевичу Гуляеву докладывали список офицеров, подавших рапорт о поступлении в Военно-воздушную академию, он подчеркнул фамилию Губарева: «Этого особо рекомендую».

Годы учебы — и снова полеты. Теперь уже над Черным морем. Он — командир эскадрильи. И теперь в ответе не только за себя, но и за других. Каждое свидание с небом было радостью. Две тысячи часов налета, значок летчика 1-го класса на груди — таков его актив.

В марте 1962 года, спустя почти год после гагаринского старта, разговор в штабе флота:

— Товарищ Губарев, хотите стать космонавтом?

Вопрос неожиданный и сложный. Сложный потому, что, наверное, нет таких, кто бы не хотел стать покорителем космоса. По возраст? Ему, Алексею Губареву, уже 31 год. «Не стар ли? — так думалось тогда. — Смогу ли?»

— Хотел бы, конечно!

— Подумайте.

В Москве встретил многих друзей. Один из них высказал сомнение: «Медики строги, смотри, если зарубят, не видать тебе ни космоса, ни неба». Но Алексей прошел.

Незадолго до старта я расспрашивал его, как шла подготовка к полету.

— Работали... Без скидок, без упрощений. Девиз суворовский: тяжело в учении — легко в бою. Комплекс сложный. Технику изучали тщательно — и когда были в составе дублирующего экипажа, и потом. Каждый раз находили для себя что-то новое. Наверное, так и должно быть. Мы же испытатели, исследователи.

— Ну а твой напарник, бортинженер?.. Что скажешь о нем? Ведь с ним делить все трудности долгого рейса.

Он не скрытничал, не лукавил:

— Всякое бывало... Бывало, ссорились. Представляешь, он мне говорит однажды: «Леша, сделай, пожалуйста...» Я мужик взрывного характера. Кричу: «Ты что, черт тебя возьми! Какие еще «пожалуйста»?! Ты пока «пожалуйста» выговоришь, мы двести километров пролетим!» Но я люблю этого человека, верю ему. Он скромен, порядочен, для него работать — это значит жить...

Добавлю: бортинженер тоже с большим уважением относится к своему командиру. Это подтвердил и их тридцатисуточный полет на «Салюте-4».

Мартовским днем 1978 года с Байконура взял старт двадцать восьмой космический корабль из серии «Союзов». В сообщении ТАСС об этом говорилось: «Запуском корабля «Союз-28» открывается новый этап исследования и использования космического пространства в мирных целях, проводимых совместно социалистическими странами в соответствии с программой сотрудничества «Интеркосмос», в осуществлении которой принимают участие Народная Республика Болгария, Венгерская Народная Республика, Германская Демократическая Республика, Республика Куба, Монгольская Народная Республика, Польская Народная Республика, Социалистическая Республика Румыния, Союз Советских Социалистических Республик и Чехословацкая Социалистическая Республика». Алексей Губарев был командиром на этом корабле. Вместе с ним, трудился на орбите — на «Союзе-28» и «Салюте-6» — гражданин ЧССР Владимир Ремек.

Восемь суток в космосе. Казалось бы, после 30 суток это не гак уж и много. Однако в космосе еще не было ни одного легкого полета. И, наверное, не скоро будут такие.

[Orionid]

36

ПУТЬ К ОРБИТЕ


Георгий Михайлович Гречко

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук Георгий Михайлович Гречко. Родился в 1931 году в городе Ленинграде. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1975 году, второй — в 1977 году.

Нет одинаковых людей, нет одинаковых судеб. И все-таки двое с «Союза-17» очень схожи. И не потому, что ровесники. Много общего в их характерах.

21 июня 1941 года десятилетний Георгий был посажен родителями в поезд прямого сообщения Ленинград — Чернигов и уехал на каникулы к бабушке. А на следующий день началась война. Отец ушел добровольцем на фронт, мать перевели на казарменное положение. Георгий оказался на оккупированной врагом территории.

Страшное это было время. Отцов и матерей фашисты расстреливали на глазах у детей, ребенка убивали на руках у матери. Втайне от всех Георгий прятал в подвале патроны и винтовку. Очень хотелось сбить фашистский самолет. Стрелял много раз. Но винтовка тяжелая, целиться вверх очень трудно, быть может, поэтому и не удавалось попасть в крестоносного стервятника...

В 1943 году, после освобождения Черниговщины, Георгий вернулся в Ленинград, где состоялась волнующая встреча с матерью. Чего только не было в тот день! И слезы, и бурная радость, и страх пережитого...

...В детстве Георгий мечтал стать акробатом, потом снайпером. Записался в кружок, неплохо стрелял. А потом посмотрел фильм про танкистов. Три сеанса подряд не уходил из зала. Пришло новое решение: «Буду танкистом». На выставке трофейного оружия забрался в подбитый фашистский «тигр». Закрыл люк, посидел внутри. Темно. Ничего не видно. «Нет, это не для меня,- подумал про себя. — Пойду в летчики».

А тут новая книжка «Межпланетные путешествия» Я. И. Перельмана. Читал взахлеб. Достал девять выпусков Н. А. Рынина «Межпланетные сообщения». Решил: он станет космонавтом!

Но как? Куда пойти учиться? Объявлений нигде нет. Правда, в книгах Рынина, ракетчика-энциклопедиста, на последней страничке была такая приписка: «Отзывы направлять по адресу: город Ленинград, ул. Жуковского, дом... квартира...»

Поехал. Нашел дом, квартиру. Но постучать не решился. «Стоит ли беспокоить такого человека?» Вернулся домой. Терзался в сомнениях, ругал себя за нерешительность. И снова в путь, на улицу Жуковского.

И снова оробел, когда подошел к заветной двери. Потоптался немного, подавил в себе чувство неловкости. Рука потянулась к звонку.

— Вам кого? — спросил тихий женский голос.

— Профессора Рынина. Хочу поговорить с ним, посоветоваться... За дверью молчание. Томительное, долгое молчание. Потом тот же тихий голос, полный боли и скорби, произнес:

— Профессор Николай Алексеевич Рынин погиб в годы блокады...

После окончания школы Георгий поехал в Москву. В первом же киоске купил справочник «Куда пойти учиться?». Подчеркнул несколько телефонных номеров, стал звонить. В трубке отвечают: «Приемная комиссия». Он вопрос: «Учат ли у вас на космонавтов или ракетчиков?» После паузы — щелчок и короткие гудки. Понял: не тот вопрос.

Не стану пересказывать все его мытарства. Вернувшись в Ленинград, сдал экзамены в механический институт. После его окончания Гречко услышал о работах С. П. Королева. Диплом с отличием давал право выбора места назначения. Попросил направить туда, где занимаются космосом.

И вот минуло более двадцати лет, как он переступил порог конструкторского бюро. Сначала работал техником, потом инженером... Мечтал о группе баллистиков, хотелось рассчитывать траектории спутников, межпланетных станций. Сказали: «Подожди».

Однажды Георгий был командирован на Байконур. Молодой, горячий, настырный, ненасытный. Как говорит он сам, «лез всюду, задавал нелепые вопросы, часто попадал впросак». Но однажды его тревожное замечание, что в расчетах заправки есть ошибка, заставило ведущих инженеров поломать голову. Вскоре он докладывал свои доводы Главному конструктору. Сергей Павлович Королев терпеливо выслушал его, внешне ничем не показывая своего отношения к «идее молодого». А скоро стали применять новый метод заправки, предложенный Георгием.

«Из жизни надо вытравлять пустоту, надо стремиться быть нужным — пусть в самом скромном измерении». Это его взгляд на жизнь, его кредо. Он принимал участие в экспедиции на место падения Тунгусского метеорита, «выбил» для этой цели вертолет. Поступил в аэроклуб, научился летать на планерах и самолетах, прыгать с парашютом. «Все это — проба для человека, проба, которая учит действовать в опасных ситуациях».

Инженер, старший инженер, начальник группы... Он участвовал в расчетах и выборе траекторий полета первых пилотируемых кораблей, в проведении пусков. Он работал и ждал, когда на космический корабль потребуются бортинженеры. Когда это время пришло, принес С. П. Королеву заявление. Первое медицинское обследование проходил в 1964 году, но попал в Центр подготовки космонавтов только через два года.

Звездный стал для него и домом, и школой, местом, где познаются радости и трудности будущей профессии, где крепнет воля. Правда, началось все с больших огорчений: нелепая случайность вдруг поставила под сомнение осуществимость мечты, чуть не перечеркнула все то, что было сделано, чтобы эту мечту приблизить. Во время одной из тренировок, выполняя свой тридцать четвертый прыжок с парашютом, он сломал йогу. Врачи сказали, что перелом сложный, на год о тренировках надо забыть. Пет гарантии, что и после года все сложится благополучно. Словом, его хотели отчислить из отряда.

Отчислить! Знали ли те, кто склонялся к такому решению, что Георгий Гречко еще в школе начал свой путь к орбите, что все эти годы он был верен мечте, не просто ждал «пера жар-птицы», а боролся за право стать космонавтом. Нет, они всего этого не знали. Зато он знал, что не отступит. Смог же Бетховен писать музыку, не слыша ее, Остужев, потеряв слух, остаться великим актером, Репин научился писать левой рукой, Беляев и Комаров стартовали в космос после того, как медицина, казалось бы, по-своему распорядилась их судьбой.

Пока находился в госпитале, читал, занимался своими «лунниками» (им создана новая методика расчета). Лежа поднимал штангу, не вставая на ноги, подтягивался на кольцах, занимался на брусьях, на костылях приходил на тренировки вестибулярного аппарата.

И все-таки свободного времени было много. Взялся за диссертацию. Практическим подтверждением его работы была мягкая посадка «Луны-9» и «Луны-13». После такой «публикации» защищаться было легко.

Потом были тренировки по полной программе. Были старты товарищей. Была работа по управлению полетом. И снова тренировки, и снова ожидание.

— Идти к старту — значит подвергать себя множеству самых различных испытаний. Тренировки мышц и мозга, занятия на тренажере, участие в испытаниях, накопление уймы знаний и твердых навыков, умение сдерживать эмоции и... терпеливо подать. — Он улыбается, щурит глаза. — Каждый из этих трудных моментов, активно необходимый сам по себе, в комплексе с другими и есть путь на орбиту... — Снова пауза. Он выжидает и добавляет серьезно: — Если же не уверовал в мудрость этой истины, не научился терпеливо, день за днем собирать крупицы необходимого «багажа», лучше отказаться от участия в нашей работе...

Когда летала станция «Салют-4», когда все мы с напряжением следили за тем, что происходило на орбите, работа космического экипажа с каждым днем все больше убеждала нас в том, что бортинженер Георгий Гречко не случайно оказался на борту этого сложнейшего космического комплекса.

Он рассказывает о работах, проводимых на борту орбитальной станции, о большом напряжении, о том, как на смену волнению приходила радость, и наоборот. Он говорит о проблемах научных и технических, о перспективах космических исследований, об их практической отдаче и вдруг неожиданно переводит разговор на сугубо личное:

— После возвращения на Землю из первого полета появилось новое восприятие природы и музыки. Раньше не замечал, что наш обычный земной мир столь удивителен. Да и глубину романтически философских строк Уильяма Блейка: «В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир — в зерне песка, в единой горсти — бесконечность и небо — в чашечке цветка» — теперь понимаешь в ином измерении. А ведь это счастье — уметь видеть жизнь вокруг себя. Словом, космос нужен, чтобы стартовать в него и возвращаться.

Второй раз он стартовал 10 декабря 1977 года. Возвратился 16 марта 1978 года. 96 суток он пробыл в космосе».

[Orionid]

37

БОРТИНЖЕНЕР


Виталий Михайлович Жолобов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник-инженер Виталий Михайлович Жолобов. Родился в 1937 году в селе Збурьевка Херсонской

области. Член КПСС. Совершил космический полет в 1976 году.

Готовился к старту космический корабль «Союз-21»... Читатель вправе спросить: а где же корабль с номером «20»? Он вышел на орбиту в конце 1975 года. То был беспилотный корабль, который продолжил работы в автономном автоматическом режиме с орбитальной станцией «Салют-4».

...Тот, кому предстояло выполнять обязанности бортинженера на «Союзе-21», был неуловим. В учебном отделе на мой вопрос: «Где сейчас Виталий Жолобов?» — отвечали односложно: «На" тренировках», «Работает с документацией», «Консультируется с учеными», «Уехал в конструкторское бюро», «На тренажере»... И все-таки предстартовая встреча состоялась. Мы беседовали втроем: командир корабля Борис Вольтов, бортинженер Виталий Жолобов и я. На этой встрече я и обратился к Борису:

— Расскажи о своем товарище, о функциях бортинженера, о его роли на борту корабля.

Космонавт ответил не сразу. Сосредоточенно думал, как бы подбирая нужные слова, потом сказал:

— Бортинженер — это правая рука командира. Так обычно говорят. Это справедливо, но... Но не совсем полно. Экипаж — это единое целое. Именно целое, а не две половинки. У этого целого — одна голова, одни глаза, одни руки, одно задание. Одно на экипаж! И это очень важно: уметь видеть одними глазами, чувствовать одними нервами, думать одной головой...

Вот так он ответил на мой вопрос. Тогда я спросил еще:

— Какая главная черта у Виталия Жолобова? Борис посмотрел на соседа:

— Нет, я так не могу. Он зазнается, и как с ним потом работать? Это, конечно, шутка. Если бы мы не подходили друг другу, если бы были даже малейшие антипатии, мы вряд ли закончили бы успешно программу подготовки, которая требует от экипажа добрых человеческих отношений, взаимопонимания, знания до тонкостей друг друга. Виталий грамотный, хорошо подготовленный инженер, вдумчивый, хваткий... О его личных чертах более подробно расскажу после полета.

В ожидании, пока космонавт выполнит свое обещание, я решил сам рассказать о втором члене экипажа «Союз-21».

...Три двора делили между собой сферу влияния на этой улице Баку: «каспаровский» — в нем жили семьи матросов и капитанов Каспийского пароходства; «военный» — здесь жили военнослужащие; дом «специалистов» — инженерно-технических работников. В каждом были слои заводилы, предводители мальчишеских ватаг, в каждом были свои «законы» и «уставы».

Но это была, как говорит он сам, «пора мальчишества», когда просто не знали, куда себя деть. Потом пришло серьезное увлечение волейболом. Посреди двора появилась площадка: столбы, подобие сетки. Строгий управдом гонял мальчишек, но спортивные страсти не утихали, каждый вечер три двора выясняли, кто же сильнейший в волейболе.

Управдом смирился. Более того, во дворе «каспаровцев» появилась настоящая площадка, расчерченная, ухоженная, но в самом неудобном для игры месте. «Официальную» — так ее называли — площадку упрямые мальчишки не признавали: что-то в ней было не то. Играли на старой. В ту пору Виталий и пристрастился к волейболу. Сначала в качестве зрителя — мальчишек 3 — 4 класса «большие» но принимали, потом — подавальщика улетевших в сторону мячей, потом на равных с «большими».

До четвертого класса он был примером в школе: в табеле пятерки по всем предметам, в конце учебного года похвальные грамоты приносил домой. Потом его словно подменили. Все чаще стал тройки хватать, однажды подрался на уроке математики. Учительница отобрала портфель и велела прийти с родителями. Он не пошел. Потихоньку утащил портфель, а дома ничего не сказал. Другой раз поспорил с учителем физики, да так, что дело дошло до педсовета. Наконец, крупный разговор с отцом.

— Не надолго тебя хватило,- сказал Михаил Гаврилович после тяжелого молчания. — Не думал, что такой позор пережить придется. Не думал...

Виталий стоял, опустив голову. Уши горели. Лучше бы отец ругал его, чем вот так спокойно и с горечью говорил. Словно даже не ему, а себе. Отец продолжал:

— Раз полез в гору, надо добираться доверху, такое мое слово. Еще раз споткнешься, пеняй на себя.

Сам Михаил Гаврилович пришел в порт десятилетним мальчишкой. Начинал поваренком на обшарпанном старом суденышке, плавал матросом, механиком, вышел в капитаны. Виталий провожал отца в море, встречал после возвращения. Л однажды танкер «Профинтерн» встречали в порту с оркестром и транспарантами. Судно первым в пароходстве выполнило плац перевозок. Был митинг.

Было награждение экипажа. После этих праздников отец пообещал мальчишкам, что возьмет их с собой в очередной рейс.

... «Профинтерн» шел курсом на Астрахань. С вечера море было спокойным. Отец стоял на мостике, недовольно поглядывал на темную полосу, которая с запада затягивала небо, о чем-то переговаривался со штурманом. К утру разыгрался шторм. Волны доходили до спардека, танкер, загруженный до предела, бросало, словно шлюпку. Гудел металл, скрипели переборки, гулко ударяла вода. Казалось, что судно не выдержит этих терзаний и переломится пополам.

Волна выбила стекла. В каюте было холодно и темно. По селектору доносились команды отца, слышался топот матросов. На «Профинтерне» сыграли штормовую тревогу...

Думалось, что после всего этого Виталий никогда не будет смотреть в сторону моря. Но все обернулось иначе. Схватка людей со стихией, мужество команды, ловкость и бесстрашие матросов оставили след в сердце мальчишки. Не просто память о пережитом, а неудержимое желание быть похожим на этих людей — сильных, стойких, веселых.

Весной 1954-го перед началом экзаменов на аттестат зрелости Виталий принес в военкомат заявление с просьбой направить его в военно-морское училище. Военный комиссар приподнялся из-за стола, оглядел вошедшего:

— Рост какой?

Виталий оторопел. Он ожидал любой вопрос, но только не этот.

— Сто пятьдесят пять,- ответил нерешительно.

— Н-да,- сказал военком. Сказал как-то так, что Виталий не понял, хорошо это пли плохо. Потом так же неопределенно, не то в форме вопроса, но то утверждения, произнес: — Если не в моряки, то куда еще хотел бы пойти?..

Виталий взял назад свое заявление и молча вышел из кабинета.

В «каспаровском» дворе было непривычно тихо. Пустовала игровая площадка. Ветер трепал провисшую сетку. К одному из столбов привязали бельевую веревку. А в дальнем углу двора вчерашние волейболисты решали, куда идти после десятого класса. Одни выбирали институт по предположительному конкурсу, говорили, туда-де легче поступить. Виталия злили эти разговоры. Он нарочно выбрал институт и факультет, куда желающих поступить было очень много. Экзамены сдавал на одни пятерки, «из принципа».

...Прошли годы. Позади учеба в институте, работа испытателем, приход в Звездный, тренировки и подготовка...

— Когда объявили о старте Гагарина, я не мог осознать и почувствовать, что же произошло. Слушал радио, смотрел телевизор... Факт, как говорится, налицо, а поверить трудно. Сознанием трудно. Ведь за осознанием самого факта стояло все, что с ним связано, стояла сложнейшая научно-техническая проблема. И что странно — накануне еще можно было рассуждать о межпланетных перелетах, создании лабораторий на Луне, говорить о человеке и космосе. Но то была абстракция. А тут смотрю телепередачу из Москвы. Идет человек по ковровой дорожке. В шипели, с майорскими погонами.

Обычно идет, чуть торопится. Обычный, казалось бы, человек. А ведь он побывал в космосе. В кос-мо-се!

Подумать о себе: а я, дескать, смог бы? — таких и мыслей не было.

Тогда не было. А сейчас? — спрашиваю его.

Он молчит. О чем может думать человек перед стартом? Наверное, о многом. А быть может, и нет. И все-таки, если сопоставить прошлое и настоящее?

— Сейчас?.. Теперь все воспринимается иначе. Гагаринская формула «полет — это работа» сама собой стала какой-то нормой в отношениях к космосу. — Он помолчал, потом взглянул на часы: — Ты спрашиваешь, как я отношусь к полету, а у меня в голове программа: «Надо не забыть сделать это, повторить то, этот переключатель справа вверху, а этот слева внизу, надо сделать закладку в бортжурнале, надо...» Словом, подход прагматический.

Он весь в этом, бортинженер «Союза-21».

Жарким июлем 1976 года встретил его Байконур. Суровым холодом встретил Б. Вольтова и В. Жолобова космос. Они стартовали 6-го. Спустя сутки космонавты перешли на борт орбитальной станции «Салют-5». В длительном полете выполнялась обширная научная программа, технологические эксперименты, исследования...

— Время на орбите течет медленно,- сказал он после возвращения. — Еще медленнее оно течет на Земле, когда ждешь своего старта. Но я готов ждать... Главное — не обмануться в ожидании.

Писатель Константин Георгиевич Паустовский, размышляя о космических путешествиях, как-то заметил: «А знаете, больше всего человек все-таки будет интересоваться Землей. Земля для человека- самое главное. Мы о Земле не все знаем... И если, даже далеко и надолго человек полетит, вернувшись на Землю, он будет плакать от счастья». Я часто вспоминаю эти слова в дни возвращения космонавтов из полета. Но я знаю, что, любя свою родную планету, они очень любят и космос. Наверное, это особенность их профессии.

[Orionid]

38

ТОЧКА ОТСЧЕТА


Владимир Викторович Аксенов

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, инженер Владимир Викторович Аксенов, Родился в 1935 году в селе Гиблицы Рязанской области. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1976 году, второй — в 1980 году.

С чего начинается космический полет?

Конечно же, с того волнующего мгновения, когда толкаемая могучими двигателями ракета опирается на огненный хвост, зависает над стартовым сооружением, а потом стремительно уходит вверх...

Это мгновение определят хронометристы, оно войдет в расчеты баллистиков, его занесут в летопись космических стартов, и оно действительно будет началом. Но началом космической работы. А для экипажа, для тех, кто уходит на космическую работу, с чего начинается полет? Где их точка отсчета?

Минуты нужны космической ракете, чтобы проткнуть голубой купол байконурского неба и вырваться в бескрайнюю черноту космоса. Всего минуты! А сколько времени требуется космонавту, чтобы подготовиться к космическому старту: дни, месяцы, годы? Однозначного ответа нет. Каждый из этих сроков в принципе справедлив. Все дело в том, от чего вести отсчет.

...В конструкторском бюро, которое возглавлял академик Сергей Павлович Королев, шел митинг. Чествовали возвратившихся после полета Валерия Быковского и Валентину Терешкову. Владимир Аксенов, инженер КБ, восторженно смотрел на героев космоса, аплодировал вместе со всеми, жадно ловил каждое слово космонавтов и, конечно же, завидовал им. На то были свои причины: человек, познавший прелесть полета, державший в руках штурвал самолета, ощутивший послушность крылатой машины, в какой-то мере уже привыкший к небу, но волею судеб оставшийся на земле, не может не завидовать тем, кто летает.

Сколько мыслей проносилось в голове у Владимира! Сколько чувств рождала эта встреча! Но тогда, в 1963 году, инженер Аксенов даже в мыслях не допускал, что пройдет тринадцать лет — и он в одном экипаже с тем же Валерием Быковским полетит в космос.

О таких, как он, говорят: «Человек нелегкой судьбы». На это есть основания. Рано лишился родителей (отец погиб на фронте за год до Победы, мать умерла, когда ему не было и четырнадцати), воспитывался у дедушки и бабушки, время было нелегким, да и жизнь тоже.

Иван Прокофьевич и Вера Федоровна учительствовали в селе Гиблицы, что на Рязанщине. Там родился Володя, там рос. Село большое, со своей школой. Название, правда, не звучное — Гиблицы. Но это еще от старых времен, когда мещерские леса славились лихим разбойничеством. В ту пору и нарекли село Гиблым местом. Потом стали называть короче — Гиблицы. Время изменило село, изменило и саму жизнь, а вот название осталось. Отсюда, из Гиблиц, батрацкий сын Иван Аксенов подался в город, на учебу. Как удалось такое? Это отдельная история. Скажу лишь, что, усвоив курс наук, вернулся в родное село, чтобы учить грамоте крестьянских детей. Это был дед Владимира.

В первый класс на первый урок шел Владимир как на большой праздник. Учебники, пусть и не новые, аккуратно обернуты в газетную бумагу, карандаши в пенале, тетрадки в картонке, чтоб не помялись... Когда прозвенел звонок на перемену, расстроился: так быстро. Домой не хотел уходить после уроков — бабушка увела.

От деда с бабкой у Владимира любовь к литературе, к истории, к родным местам, природе. Это они научили его понимать красоту пушкинских строк, есенинские раздумья, величие русского языка... Наверное, и стал бы он, как говорят, гуманитарием, да только все обернулось иначе. После окончания седьмого класса школу пришлось оставить. Поступил в Касимовский индустриальный техникум. Причин на то было две: стипендия и возможность скорее войти в самостоятельную жизнь, помогать старикам.

Год учебы в Касимове — и переезд в подмосковные Мытищи. Там его приняли на второй курс машиностроительного техникума. Учился старательно. С ребятами-сверстниками сходился легко. Преподаватели пророчили: «Толковым специалистом будет. Вдумчивый, усердный...» И снова неожиданный поворот в судьбе — поманило небо.

...Шагает по привокзальной улице паренек. В руках небольшой чемоданчик. Щурит глаза от солнца, улыбается про себя. В кармане его пиджака лежит приписное свидетельство, подписанное райвоенкомом, и вкладыш-листок: «Направлен на учебу в летную школу первоначального обучения». Комсомольская путевка, заверенная секретарем горкома:

«Мытищинский горком ВЛКСМ рекомендует комсомольца Владимира Аксенова для учебы в военно-воздушном училище».


В. В. Аксенов (слева) и 10. В. Малышев после тренировки

В Кременчугской школе он «обрастал крыльями» и ждал «восходящего потока», чтобы взлететь! «Ждал» — не совсем то слово. Он бредил небом и торопил время, наизусть знал устройство учебного самолета и в числе первых вылетел самостоятельно. Следующим этапом стало Чугуевское училище военных летчиков. Только вот закончить его Владимиру не довелось. Объясняет он это неохотно. Да и что говорить, если попал под реорганизацию.

В конструкторское бюро его приняли как бы условно: «Время покажет, на что способен». Он же понял это иначе: самому надо показывать себя. Вот тогда-то, наверное, и начался отсчет его предстартового времени. Пусть подсознательно, но тогда.

Необычная обстановка. Много молодых людей, толковых, энергичных. Немало и ветеранов, которые начинали еще в первых кружках реактивного движения. Среди них было ответственно и интересно. Он работал и учился. Закончил заочное отделение политехнического института. Когда готовился к запуску первый искусственный спутник Земли, выполнял задания деталировщика. Причастен Владимир и ко всем последующим работам КБ. Путь от рядового инженера до старшего инженера-конструктора — это не только годы, но и «Востоки», «Восходы», «Союзы»...


Л. С. Демин и Г. В. Сарафанов на комплексном тренажере корабля 'Союз'

И снова поворот к небу. Его перевели в летно-испытательную лабораторию. Предстояло не только проводить испытания систем, связанных с работой человека в космическом корабле, по и отрабатывать документацию, составлять инструкции, методики. Начались полеты. Испытания проводились на борту самолета-лаборатории в условиях кратковременной невесомости. Работа нравилась. Было в ней что-то такое, что очень приближало его к космосу. Достаточно сказать, что если суммировать все время его свиданий с невесомостью, то получится солидная цифра, соизмеримая с несколькими витками настоящего орбитального полета. В ходе выполнения испытательных программ он и встретился с Валерием Быковским.

Когда для прохождения тренировок и непосредственной подготовки к космическим полетам в Звездный городок командировали инженеров-разработчиков и ученых, Владимир обратился с просьбой включить в эту группу и его. Академик Королев написал на его заявлении короткое «Одобряю», но в личном разговоре сказал: «Только не сейчас, чуть позже...»

Владимир знал, что Главный конструктор не бросает слов на ветер. Это помогало ждать. В 1973 году он начал заниматься в Центре подготовки. А в январе 1976 года, когда формировались экипажи для полета на «Союзе-22», в списке среди других фамилий значилось: В. Быковский — В. Аксенов.


...работа с приборами. В. Ф. Быковский. 1963 г.

15 сентября 1976 года в 12 часов 48 минут московского времени «Союз-22» взял старт с Байконура.

После полета я спросил его:

— Ну что, Володя, приобрел новую профессию? Он пожал плечами:

— В душе я инженер-механик, по последней должности — испытатель. В космосе лишь объединилось то и другое. Космонавтика теперь — более широкая область; сюда входят и испытания, и инженерный анализ, и исследовательская работа... После одного короткого полета вряд ли можно считать себя космонавтом-профессионалом...

— Об этой профессии говорят, как об одной из самых мужественных и опасных, не так ли? Есть ли риск в наши дни?

Он становится серьезным и не торопится с ответом:

— Пожалуй, да. И это понятно: ведь одна из главных сторон каждого полета — испытания. Каждый космический корабль, даже одной серии,- индивидуален. Сравните, скажем, «Союз-двенадцать», «Союз-тринадцать», «Союз-девятнадцать», наш двадцать второй... Они отличны даже конструктивно. К тому же от полета к полету ставятся все более сложные задачи. Конечно же, есть резервные системы. Но риск остается. Мне думается, что космонавтика переходит сейчас в такую стадию развития, когда трудности все больше сопряжены с решением усложняющихся задач, а не с проблемой надежности техники, как это было на первых порах.

Мы толкуем о полетах сегодняшнего и завтрашнего дня. Он говорит с увлечением, запальчиво, мечтательно. Время от времени смолкает, смотрит, как я реагирую на его слова.

— В чем ты видишь свою основную задачу? — еще один вопрос ему.

— Летать!.. У нас в КБ прекрасно понимают, что для квалифицированных испытаний опытных машин, систем, вообще оборудования нужны бортинженеры, получившие специальное образование, имеющие опыт разработчиков. Ведь в инструкции всего не напишешь... Присутствие в корабле бортинженера позволило конструкторам, с одной стороны, усложнять космическую технику, брать в полет какие-то экспериментальные системы, а с другой — получать подробнейшие результаты экспериментов после полета. Наша основная задача — «доводка» систем, подготовка серийного оборудования, корабля в целом...

Он не преувеличивает своих заслуг, своей роли. Он рассуждает как профессионал в своем деле, но тут же оговаривается:

— Я, собственно, повторяю мысли Королева. Так он ставил вопрос, так он учил нас, молодых.

— Расскажи о Королеве,- прошу его.

— Трудно о нем рассказывать. Королев — это огромный человек в моем понимании. Талантливый инженер, ученый, организатор, психолог... Он умел общаться с людьми — с каждым по-своему. К кому какой нужен подход, он чувствовал очень тонко. Он умел добиваться, чтобы каждый работал с полной отдачей и желанием... Впрочем, так он работал сам.

Вопрос о том, были ли в его космическом рейсе неожиданные ситуации, приходилось ли встречаться с чем-либо невероятным, вызывает у него улыбку:

— Нет, ничего сверхъестественного не было. Интересное было. Собственно, это интересное начинается с первой минуты полета и не прекращается до посадки... Одно скажу: за короткий полет многого понять и прочувствовать не успеваешь. Нет времени! Каждый день расписан по минутам. Вот если бы слетать еще раз...

Его второй полет в космос состоялся летом 1980 года на корабле «Союз Т-2»

[Orionid]

39

ИСПЫТАНИЕ


Вячеслав Дмитриевич Зудов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник Вячеслав Дмитриевич Зудов. Родился в 1942 году в городе Бор Горьковской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1976 году.

Первая встреча с Вячеславом Зудовым года за два до его старта. Тогда он был дублером. Кареглазый худощавый брюнет с лихим казацким чубом, он чем-то напоминал Григория из «Тихого Дона». Держался сдержанно, был немногословен.

Перед полетом на традиционной встрече с журналистами на Байконуре естественный вопрос: «Чем было заполнено прошедшее с тех пор время?»

— Работа, тренировки, повторение пройденного.

— Результаты?

— За пять лет, которые я готовлюсь по этой программе, можно достичь многого. Если коротко, увереннее стал чувствовать себя на тренажере, а это — тот же корабль. Получил навыки управления полетом: часто бывал на связи с другими экипажами... Разговаривал с Владимиром Комаровым, в октябре шестьдесят восьмого года вместе с Георгием Добровольским вел переговоры с Береговым, а когда летали сразу три «Союза», тоже дежурил.

Так он присматривался и примеривался к космосу. Впрочем, все это было в последние пять лет. А если посмотреть, что было раньше?

... В один из отпусков, после окончания Балашовского военного училища летчиков, с группой товарищей приехал Вячеслав в Москву, на ВДНХ СССР. Очень хотелось побывать в павильоне «Космос», посмотреть вблизи удивительную технику века. Подолгу стояли у первых «лунников», легендарного «Востока», у знаменитого оранжевого скафандра... И вдруг услышали сзади какой-то шум. Оглянулся — идет офицер в авиационной форме, а из толпы говор: «Гагарин, Гагарин»...

Вячеслав не успел осознать происходящее, как открытое, улыбчивое лицо космонавта- оказалось совсем рядом и знакомый по радиопередачам голос спросил:

— Ну что, ребята? Как служится, как летается?..

Лейтенанты растерялись, молчат, а он, Гагарин, не торопится уходить, смотрит весело, открыто и глазами говорит: «Ну, что вы так оторопели? Разве я не такой, как вы?» Словом, расшевелил ребят. И был потом разговор о небе и космосе, о повой профессии, о ее необычности и трудности. Вот эта случайная встреча и стала для Вячеслава Зудова поворотным пунктом на его жизненном пути. Словом, запало в душу летчика военно-транспортной авиации «зернышко» тревог и надежд, сомнений и поисков. То, что мечта может прийти неожиданно, вдруг, — истина старая, уже доказанная. А вот по силам ли мечта — на этот вопрос ответ у каждого свой.

Война... Суровое ее лихолетье тяжелым эхом отдавалось долгие годы после победного 45-го. В городе Бор, что раскинулся там, где Ока впадает в Волгу, познал мальчишка цену куска хлеба. Жил он в ту пору у прадеда, в большой многодетной семье. Когда взрослые уходили по утрам на работу, домашнее хозяйство ложилось на его плечи: чистил картошку на двенадцать ртов, пас коров, таскал воду, мыл полы, собирал щепу для растопки... Л вечером получал вместе со всеми кусок ржаного хлеба. Каким вкусным казался маленький черствый ломтик!

Потом был город Электросталь и школа № 3, куда пришел сентябрьским утром 1949 года первоклассник Слава Зудов. Со стареньким портфельчиком, со старенькими, потрепанными учебниками.

Клавдия Яковлевна — его первая учительница,- обведя взглядом большеглазых мальчишек и девчонок, подошла к доске и написала мелом: «Будем мечтать, добьемся своей мечты и сделаем к ней первый шаг уже сегодня!» И пусть у тех, кто внимательно следил за рукой учительницы, настоящей мечты тогда еще не было, они учились понимать главное: без трудолюбия, старания, честности, упорства большая мечта не достижима.

Быстро летят школьные годы. Слава учился старательно, с товарищами умел ладить. Был он общительным, компанейским, острым на ум, выдумщиком, непоседой... В четырнадцать лет вступил в комсомол, его избрали комсоргом. И здесь он показал себя: напридумывал много разных интересных дел, устраивал лыжные гонки, кроссы, шахматные турниры, состязания на ловкость... И наконец, излил свою неуемную энергию в пятиборье — спорте универсальном и нелегком. Он умел побеждать даже более сильных, чем он. Залогом этих побед было упорство. Спортсмены знают, что такое «второе дыхание». Оно открывается после того, как человек превозмог усталость, пересилил желание сойти с дистанции. Так вот это «второе дыхание» приходило к нему всегда. Оттого-то и держал он 2-е место в Московской области.

Прошли годы. Вячеслав Зудов занял место в строю курсантов Балашовского летного училища. Через месяц — первый полет и первый прыжок с парашютом. Но если с парашютом он был уже знаком (занятия в классе, укладка, прыжок с вышки), то свидание с небом на борту самолета было первым. До этого дня он ни разу не был даже в числе пассажиров Аэрофлота.

В отличие от большинства летчиком, отобранных в отряд космонавтов, он пришел в Звездный не из истребительного полка, где летают на скоростных и высотных самолетах, а из транспортной авиации; начинал летать на Ли-2, потом учился на Ил-14, а после окончания училища — на Ил-12...

О всех полетах рассказать трудно. Были сложные и попроще, были долгие и непродолжительные. Словом, всякие были. Не было только легких. В каждый надо было взять максимум навыков и знаний, из каждого вынести крупицу опыта и, как любил повторять его первый командир Евгений Коровин, «заставить себя вырасти на сантиметр». Сантиметр — это, конечно, условно. Л вот вырасти — это в прямом смысле.

— Ты, естественно, ждешь каких-нибудь случаев необыкновенных, невероятных, нестандартных? — спрашивает Вячеслав с улыбкой и тут же отвечает: — В моей летной практике приключений не было. Разве только один раз...

«Сегодня твое место на левом сиденье»,- сказал Коровин, а сам занял место правого летчика. Взлетели. Прошли весь маршрут, не отступив ни на градус от курса. Зашли на посадку как положено. Планирование. Выравнивание. Касание... Все отлично выполнено, все по инструкции, осталось нажать на тормоза. И это сделано. Но... Самолет не реагирует на действия пилота. Бежит по бетонным плитам. Полоса короткая. За ней вспаханное поле. Коровин с правого сиденья тянется к управлению, чтобы помочь молодому летчику. Тот отвечает: «Справлюсь, командир». Они вместе поворачивают переднее колесо. Самолет змейкой бежит по полосе, замысловато петляет, каким-то чудом обходит фонари, что вытянулись вдоль взлетной полосы. До конца полосы оставалось всего пятнадцать метров, когда тяжелый «аи», подчиняясь усилиям того, кто был в пилотской кабине за левым штурвалом, затормозил и остановился.

В кабине было тихо. Стрелки всех приборов «легли на нули», и только бортовые часы продолжали «полет». Молчание прервал Коровин:

— Пригни голову, когда будешь шагать в люк. Сегодня ты вырос чуть больше чем на сантиметр.

И снова полеты. Снова долгие маршруты наперекор капризам погоды. Особенно нравились Вячеславу вылеты с десантниками. Эти смелые, мужественные парни привлекали силой, собранностью, умением владеть собой. Попробуй в снаряжении, вес которого порой переваливает за десятки килограммов, не показать усталости, напряжения, а, наоборот, улыбаться и шутить, легко подниматься с места и без всякого страха и колебаний шагать за борт, в упругую и холодящую бездну неба.

Небо... Вячеслав и сегодня вправе сказать, что любовь к нему и верность он пронес через все годы.

В Центр подготовки космонавтов Вячеслав попал неожиданно для него самого. Нескольких летчиков представили заместителю командующего военно-транспортной авиацией, генералу, Герою Советского Союза. Прославленный летчик беседовал с молодежью, интересовался успехами в летной работе, планами, стремлениями... Зудов, как и другие, отвечал на вопросы коротко, но по существу: летает много, летать любит, конечно же, будет стремиться попасть в академию, что же касается мечты, то... О мечте так просто не рассказывают. Она — для себя, и от других ее берегут.

Генерал лукаво сощурил глаза:

— Знаю! Мечтаете стать космонавтом. Мечта дерзкая, но осуществимая. Стремитесь...

Неожиданным был и вызов на медицинскую комиссию. Когда медики дали «добро», была еще одна встреча с заместителем командующего ВТА.

— Придется нам проститься. — Генерал внимательно разглядывал Зудова, молчал, а потом обронил: — Жалко таких отпускать. — И снова молчал, сверля летчика острым взглядом. — Удерживать не имею права, чувствую, что вас ждет большое будущее. В добрый путь.

Потом были годы учебы в Центре подготовки космонавтов, первая встреча с Байконуром... Вытяни в один ряд все тренировки, занятия в классах и на тренажерах, поездки в КБ и на заводы, консультации с учеными, знакомство с невесомостью, парашютные прыжки — получится дорога длиной в одиннадцать лет.

В октябре 1976 года эта дорога закончилась на стартовой площадке космодрома. Впрочем, разве можно старт называть концом? Каждый старт — это только начало.

Добавлю: каждый старт — это и испытание. Испытание готовности к полету, испытание воли, мужества... Словом, проверка по всем параметрам. На долю экипажа «Союза-23» выпало суровое испытание. Об этом расскажем позже, поскольку держали экзамен двое: Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский.


Космонавты В. И. Рождественский (слева) и В. Д. Зудов